— Я сразу же догадалась, Йойо. — Я взяла тебя за руку и провела ею по своей щеке. — Как только услышала его имя. Но чем ближе мы его узнавали, тем труднее было об этом заговорить.
Твоя реакция была бурной.
— Иоио, при первом же взгляде на этого типа я понял, что отец мне был нужен только для того, чтобы появиться на свет и познакомиться с тобой. Вот тебе честное слово, что с этого момента я полностью свободен от всякой наследственности.
К вечеру мы с тобой оба занемогли. Ты прилег на соломе в хлеву, где тебя и вытошнило желчью, оказалось, что плющ действительно ядовит. А я безумно устала, бегать за стадом все еще было для меня слишком большим напряжением. У меня вздулись вены на руках, мышцы тела свело судорогой, малейшее движение требовало дикого напряжения. Стоило мне пройти десять метров медленным шагом, как сердце начинало стучать вдвое быстрее и не успокаивалось еще минут двадцать. Но выбора не было, в кормушки блеющих от голода животных надо было заложить сено, ты тоже нуждался в уходе, как и Эмили, простудившаяся после купания в луже с ряской и дрожавшая сейчас от озноба. Раньше она всегда была в числе вожаков стада, но теперь младшие нэнни списали ее со счетов. Они танцевали, стоя на ней, словно это был ящик или камень. Одна девочка даже хорошенько разогналась, чтобы с разбега вонзить рога старушке в ребра, словно говоря: «Убирайся отсюда, бабка, теперь я за главную!» Эмили послушалась, разогнув одеревеневшие суставы, она поднялась с соломы, отошла метра на два и легла снова. Я нежно погладила ее по позвоночнику, просевшему посередине, как крыша старого сарая. Тут же подошла еще одна девочка, чтобы, мощно боднув Эмили, объяснить ей, что к чему и кто чего теперь стоит.
Мы с тобой были так обессилены, что не могли придумать ничего другого, кроме как накрыть спину дрожащей в ознобе Эмили моей душегрейкой из бараньей шкуры и вставить ее передние ноги в дырки для рук, а потом мы перевязали ее новую шубу ремнем из моих брюк. После этого мы свалились рядом с больной, которая теперь стала стучать зубами чуть меньше. Я лежала у ее спины, защищая ее от наскоков товарок, ты положил голову ей на живот. Как-то раз я спросила тебя, почему ты так любишь бывать в хлеву, и ты заикаясь, ответил, что это как у индейцев, «побратимство, что ли».
— Йойо. Йоойооо!
Я смутно слышала, как писклявый голос поет какие-то слова, словно тенор пытается исполнить партию сопрано.
— Йойойо! Йооойооооооо!!!
Теперь звук опустился на две октавы вниз, а громкость заметно возросла.
— Мои деточки, мои куколки-оленяточки!