Поднимается гвалт, как в тот раз на детской площадке. Все кричат на меня. Мама кричит: «Финн, нет», она держит меня за руку и тянет обратно, но большой грабитель поворачивается и тоже хватает меня. Заносит руку со свернутой сумкой и толкает меня на пол, а когда я приземляюсь, мама накрывает меня собой. Вдруг она кричит, и я никогда раньше не слышал, чтобы так кричали. Вопль настолько ужасный, что затмевает весь остальной шум. На секунду мне кажется, что все это дурной сон, и я только что проснулся и лежу в палатке рядом с мамой. Но тут кто-то кричит: «Нет!» Кажется, дама в овечьем фартуке. Значит, не сон. Снова начинается шум, другие люди кричат и двигаются, но мама не делает ни того ни другого. Она лежит на мне совершенно неподвижно. Кто-то вытаскивает меня из-под нее.
Первое, что я вижу, — сумку грабителя, торчащую в боку мамы, и я не понимаю, как такое возможно, а затем вижу, как из-под нее льется кровь, а голова мамы падает на пол.
Я смотрю вверх, здесь ли еще грабители, но, кажется, они ушли. Когда я снова опускаю глаза, студент стоит на коленях рядом с мамой, держит ее за запястье и качает головой. Затем достает из кармана телефон, встает и уходит. Я сажусь и вижу, что из сумки-переноски торчит черная ручка и вокруг много крови, и тогда я понимаю: внутри ткани нож. Грабитель принес его и зарезал маму; мою мягкую, нежную маму, которая любит танцевать, печь и изображать курицу.
Я закрываю глаза и кричу, а человек, который вытащил меня из-под мамы, меня обнимает. Коса падает мне на лицо, так что я знаю — это женщина в овечьем фартуке, она плачет и говорит мне, что все кончено, но это еще не конец, мама лежит на полу рядом со мной, лужа крови становится все больше и доползает до овощных сосисок, которые мама, должно быть, уронила.
Я начинаю плакать, и дама в овечьем фартуке пытается поднять меня и оттащить прочь, но я не собираюсь бросать маму, я пинаюсь и кричу, поэтому дама отпускает меня, и я ложусь, сворачиваюсь в калачик и кладу голову маме на грудь, но та не двигается вверх и вниз, потому что мама не дышит, и я знаю, что мы никогда больше не будем сидеть у палатки и есть сосиски на завтрак. Ни завтра, ни когда-либо еще.
Женщина в овечьем фартуке сидит рядом со мной и гладит меня по голове, пока я плачу. Входит медик и становится на колени рядом с мамой. Он тоже качает головой, а затем появляются двое полицейских, и я думаю, что они пришли арестовать маму и забрать ее. Я начинаю кричать на них и прошу оставить ее в покое, потому что она моя мама и просто пыталась помочь, а записка упала за полку для обуви, и это не мамина вина; она только хотела как лучше.