— Я действительно паршиво рисую, не так ли?
Каз усмехается.
— Такого таланта тебе не отсыпали? Не волнуйся, я сама много чего не умею, но, как ни странно, рисовать люблю. Хочешь, попробую?
— Да, пожалуйста, — говорю я, торопясь достать со стола еще бумагу и свои лучшие фломастеры.
— У тебя есть карандаш? — спрашивает она. — Я рисую только карандашом.
— Не любишь фломастеры? — удивляюсь я, протягивая ей карандаш.
— У нас дома их не было, — объясняет она. — Мне нравится рисовать карандашом, потому что с ним мне привычнее.
— Почему у вас не было фломастеров?
— У нас много чего не было. Автомобиля, домашнего телефона. Сидели без денег, а те крохи, что получали, уходили на выпивку.
— Наверное, вы брали очень дорогую выпивку. Ты любила газировку? Мне ее не разрешают, она портит зубы и много стоит.
Каз улыбается мне, но как-то грустно.
— Давай я перерисую планы. Говори, что нафантазировал, и я попытаюсь это изобразить.
Я встаю у окна спальни, чтобы видеть сад, и начинаю рассказывать Каз о своем проекте. Болтаю целую вечность и не оглядываюсь, пока у меня не кончаются слова. Когда же возвращаюсь к столу и смотрю на рисунок, то не могу поверить глазам.
— Ого, потрясающе! Все именно так, как должно быть. Почти так же хорошо, как у Алана, только они все рассчитывают на компьютере. Как ты это сделала?
— Просто могу. Я не знаю как, — пожимает плечами Каз.
— Ты ходила в художественную школу?
— Нет, милый, — смеется Каз. — Но у меня была пятерка по рисованию. Единственное, чему я выучилась в школе.
— Почему ты не стала художницей?
Каз снова смеется. Похоже, я часто ее смешу.
— Потому что картинами квартиру не оплатишь, а как без этого.
— Почему твоя мама не могла платить за квартиру?
Каз колеблется, прежде чем ответить.
— Ей было не до работы, понимаешь. И кому-то приходилось добывать еду на стол и новую обувь нашему Терри. К тому времени он ходил в школу в тапочках, потому что ему больше нечего было обуть.
Я смотрю на свои туфли. В школе дети говорили, что у меня не те туфли и не те кроссовки, как и не те брюки. Интересно, что бы они сказали, если бы я заявился в тапочках.
— А они ему понравились? — спрашиваю. — В смысле, туфли?
— Ой, да. Он так ими гордился. Когда приходилось мыть огромную кучу посуды в кафе, я всегда вспоминала его улыбку.
— И все равно из тебя бы вышел очень хороший художник, — говорю я.
— Спасибо, милый, — усмехается Каз.
— Ты рисовала картинки в прежнем кафе? — внезапно вспоминаю я. — На доске были такие милые чайники и пирожные.
— Да, я, спасибо.
— Значит, из тебя все же вышла художница. Пусть и совсем немножко.