— Идем, — зовет она. — Давай уже займемся твоим садом.
Начинаем копать в нижнем углу, где нет луковиц. Иногда в передаче нанимают настоящий большой экскаватор, но я даже не спрашивал папу, сколько это будет стоить, потому что пришлось бы переносить его краном через забор, а я уже понял, что настоящая жизнь не похожа на мультики о Строителе Бобе, которые я смотрел совсем маленьким.
— Сколько тебе было лет, когда ты начал заниматься садоводством? — спрашивает Каз.
— Около трех, — отвечаю я. — Мама говорит, что мне всегда нравилось заниматься садоводством, но я не любил пачкать руки.
— Поэтому ты их носишь? — спрашивает она, кивая на мои садовые перчатки.
— Да.
— Я совсем другая. Любила повозиться в земле, когда ездила с мамой на участок.
— Что вы там выращивали? — интересуюсь я.
— Да все подряд. Зелень, горох, фасоль, морковь, капусту. Все, что в принципе росло в Йоркшире. У нас много чего недоставало, но мы хотя бы ели овощи большую часть года.
— Почему твоя мама отказалась от участка?
Каз делает паузу, прежде чем ответить.
— Для нее это было слишком. Она долго болела перед смертью.
— У нее был рак?
— Нет. Она слишком много выпивала, милый. Употреблять алкоголь вредно. Лучше держаться от него подальше.
Я хмурюсь, потому что помню, как в ту ночь, о которой мы не должны говорить, Каз купила бутылку спиртного прямо перед тем, как все произошло.
— Вот почему ты ее оставила? — спрашиваю я.
— Ты о чем?
— Бутылка, которую ты купила у того совсем молодого парня за прилавком. Потом ты оставила ее на полу, хотя и заплатила.
Каз на мгновение закрывает глаза, соображая, о чем я говорю.
— Я поняла, что поступила неправильно. Действовала сгоряча и сделала большую глупость. Только иногда что-то должно случиться, чтобы это понять.
Я киваю, хотя ничего не понял, и мы оба снова молча роемся в земле.
— Почему твоя мама выпивала?
— Мой папа плохо обходился с ней до того, как ушел, — признается Каз, не отрываясь от своего занятия.
— Они много спорили? Мои мама и папа много спорили.
Каз откладывает грабли и смотрит на меня.
— Правда?
— Да. Я даже их ссоры измерял по шкале Рихтера. Часто доходило до семи и восьми, а однажды даже было девять.
Каз медленно кивает.
— Плохо, когда родители ругаются, да? Я терпеть не могла их слушать. Отец просаживал деньги на скачках. Он в принципе мало получал и должен был платить за еду, аренду и одежду для меня и нашего Терри. Вот почему мы вечно ходили оборванцами, даже когда папа жил с нами.
— А твоя мама на него злилась?
— Ага. Только если она начинала ругаться, он бесился и бил ее. Тогда мама и стала пить.