Давили стены, смыкались над ней, будто черные лапы с ребрами-пальцами. Давили маски устоявших идолов, бесстрастные и жуткие, поблескивающие в свете факелов. Давил самый воздух, сухой, колючий и дрожащий. Как во сне, когда вокруг самые обычные стены и вещи — и все равно жутко невесть от чего.
От этого неизвестного хотелось спрятаться хоть в трещину. Сама себе она казалась маленькой и жалкой, лишь путающейся под ногами у всех, виновной даже в том, что первый и единственный встреченный эльф попался в руки сумасшедших…
Тут ей вспомнился жрец, и она с усилием остановила эту мысль. С таким усилием, что в жар бросило. Казалось, она плывет среди безнадеги, и та рвется внутрь прямо с колючим сухим воздухом: не дышать нельзя, придется быть настороже.
Хотя бы в голову к себе она это не пустит.
Позади заскрежетало, она завертела головой, пытаясь понять, что происходит. Там закрывали железные двери одну за другой, задвигая засовы. Вскоре осталась лишь одна, самая крайняя. В нее вошли ещё двое с закрытыми лицами, ведя третьего такого же. Проклятье, в этом подземелье закрывать лицо даже осмысленно, меньше дышишь всякой дрянью!
В храме осталось десять фанатиков, двое жрецов и вот этот, последний. Его руки были свободны, но он весь обмяк, словно лишился воли, и позволял себя вести куда приказано. На его скуле наливался большой синяк.
— Открывающим будет сегодня виновный, — сказал обыденно смуглый жрец.
Человека подвели к лебедке, поставили на что-то на полу. Решетка, цепи от нее… Один из служителей ушел вертеть лебёдку, цепи натянулись над решеткой, человека наскоро привязали к этим цепям, сорвали с него маску. Вот решетка с ним приподнялась, повернулась к расщелине, и человек медленно уплыл вниз. Сперва лебедка разматывала цепь, затем начался прочный корабельный канат.
Виновный, щелкнуло в голове. Уже плохо соображается. Один из охранников пленных, вот он кто.
Наверное, раньше жертв просто толкали вниз, а теперь и сюда пришел прогресс…
На виски давило почти как от взгляда жреца. Мысли путались, хотелось плакать и кричать что-то дурацкое, но привычка многих лет держаться и молчать пока спасала. Хотя кто здесь удивится крикам и слезам?
Мэйтар рядом, казалось, постарел снова, таким усталым он казался. Усталым — и очень злым. Стало отчаянно завидно — лучше бы здесь злиться, чем плакать.
А еще лучше бы искать хоть какую зацепку, чтобы отдалить спуск в трещину. Она с отчаянной надеждой оглядела весь зал, всех фанатиков, стоящих полукругом с мечами в руках… поймала муторный взгляд одного из них, ее передёрнуло, отвернулась.