– То-то я и смотрю, ты какой-то помятый, – сказала она. – Правое крыло совсем неважно выглядит. Давай зайдем ко мне, надо привести его в порядок. Все равно ты не сможешь долететь на нем до Европы. Да и кому охота жить в Европе – в наше-то время?
Дядя Эйнар поблагодарил ее, но все еще сомневался – соглашаться ему или нет.
– Если что, я живу одна, – сказала она. – это потому, что я уродина, – ты, наверное, уже заметил.
Он сказал ей, что нет, нет, конечно, это не так.
А она сказала:
– Ты очень любезен. Но это так, зачем себя обманывать. Все мои родные умерли, у меня есть ферма, большая, и я там совсем одна, а до Меллин-Тауна далеко. В общем, компания мне не помешает, а то так и поговорить не с кем.
И что, она его совсем, ни чуточки не боится? – поинтересовался он.
– Нет, скорее завидую и горжусь, – ответила она. – Можно? – И она очень осторожно, но с явной завистью погладила рукой его большие зеленые перепончатые полотнища.
Даже от этого легкого касания он вздрогнул и чуть не прикусил язык. Да, пожалуй, ему ничего не остается, как пойти к ней, чтобы смазать мазью ссадины, и… о боже! Такой ужасный ожог, и прямо под глазами!
– Счастье, что ты не ослеп, – сказала она. – Как же все это произошло?
– Высоковольтная вышка… – только успел сказать он, как они уже оказались у нее на ферме, потому что прошагали больше полутора километров, не сводя друг с друга глаз.
Миновал день, потом другой. И вот он поблагодарил ее у дверей, сказал, что ему пора отбывать и что огромное ей спасибо за мазь, за заботу и за ночлег. Сейчас как раз смеркается, а к утру, часам к пяти-шести, ему надо успеть перелететь океан и пересечь континент.
– Спасибо, всего хорошего… – сказал он, улетая в сумеречную темноту – и с ходу врезался в клен.
– Боже! – вскрикнула она и бросилась к его бесчувственному телу.
Ну, вот, собственно, и все. Очнувшись через час, он понял, что не сможет больше летать по ночам. Что у него пропало тонкое ночное чувствование. Та крыльевая телепатия, что подсказывала ему, где на пути расставлены башни и деревья, где протянуты провода. Та особая острота и ясность зрения и ума, что вела его меж скал, столбов и сосен. Все, все пропало. Все треснуло от страшного удара в лицо, распалось в голубых электрических искрах. Весь его чувствительный дар. И, возможно, навсегда.
– Как же я полечу обратно в Европу? – жалобно простонал он.
– Ну-у… – скромно опустив глазки, сказала она, – ну кому нужна эта Европа?
Они поженились. Причем узами брака их связал не кто-нибудь, а дальний родственник, один из Эллиотов-отщепенцев. В Семье его называли «священник Эллиот», и это всех всегда страшно веселило – что кто-то из загробных Эллиотов (кроме шуток) служит христианским проповедником христианского Евангелия. Это был прекрасный повод поупражняться в остроумии. Как бы там ни было, в назначенный день священник Эллиот прибыл из Меллин-Тауна, и вместе с ним прибыли другие Эллиоты – Отец, Мать и Лора. Церемония была короткой, и, несмотря на то что мисс Брунилле она показалась немного странной, путаной и даже мрачноватой, закончилось все вполне жизнерадостно. Стоя рядом со своей новоиспеченной невестой, Дядя Эйнар думал о том, что да, в дневное время (единственное время, когда не требуется особое зрение) лететь в Европу он не рискнет – сразу заметят и собьют. Только вот нужно ли ему это теперь? Ведь теперь с ним Брунилла, а рядом с ней меркнет даже Европа…