На улице пошел дождь – робко поскребся в стекла, чтобы немедленно стать промозглым ливнем, охватившим весь дом. На лице Греппина появилась гримаса раздражения. Шум дождя – это был единственный шум, который нельзя отменить и с которым невозможно ничего поделать. От него не спасли бы ни новые петли, ни смазка, ни крючки. Разве что застелить крышу полотнищами ткани, чтобы хоть немного смягчить звук… Но это уж слишком. Нет. Дождь не победить.
Еще ни разу в жизни ему так не хотелось тишины. Все звуки вызывали у него приступы страха. Хотелось по очереди добраться до каждого из них – и приглушить, а еще лучше – уничтожить совсем.
В барабанной дроби дождя ему слышалось, как кто-то нетерпеливо барабанит по поверхности костяшками пальцев.
Греппин снова погрузился в воспоминания. Теперь он вспомнил все до конца. Весь остаток того самого часа, того самого дня две недели назад, когда он научил их улыбаться…
Он взял разделочный нож и приготовился разделывать лежащую на столе птицу. Как обычно, вся семья была в сборе. На всех были надеты чопорные пуританские маски. Если вдруг случайно по лицам детей пробегали улыбки, тетя Роуз тут же давила их – как давят ногой тараканов.
Кажется, тете Роуз не понравился угол наклона локтей Греппина, когда он разделывал птицу. И она сказала ему что-то про недостаточную остроту ножа… Да-да, про остроту ножа (в этом месте воспоминаний Греппин закатил глаза и хохотнул). Он послушно почиркал ножом по точильному бруску и снова принялся за птицу. Он резал ее несколько минут – и весьма преуспел в этом. А потом вдруг медленно поднял глаза на их недовольные, неподвижные (прямо как пудинги с агатовыми глазами) лица и с минуту в упор смотрел на них – как будто вместо куропатки с голыми конечностями вдруг обнаружил голую женщину. После чего поднял нож и хрипло проорал:
– Да сколько уже можно сидеть тут с кислыми рожами? Вы, вообще, в принципе, умеете улыбаться? Хоть кто-нибудь из вас? Нет? Так я вас научу!
Он поднял нож, словно это был не нож, а волшебная палочка, и сделал им несколько коротких взмахов. И уже через несколько секунд – вуаля! Все заулыбались как миленькие!
Греппин порвал это воспоминание пополам, скомкал его, а комок бросил на пол. Затем он бодро поднялся, вышел в холл, через холл проследовал на кухню, а оттуда спустился по темной лестнице в подвал. Открыв дверцу печки, он уверенно и со знанием дела развел великолепный огонь.
После чего поднялся наверх и стал осматривать помещение. Надо будет позвать уборщиков, чтоб прибрались в пустом доме. А декораторы пусть стянут с окон унылые шторы, а на их место водрузят новые знамена из красивой блестящей ткани. Он посмотрел на новые, купленные им самим, пухлые восточные ковры. А они будут неусыпно следить за тишиной, которая сейчас так ему необходима. И будет необходима как минимум еще месяц. Если не год.