– Немедленно прекрати! – потребовал Джефферс.
– Дайте мне сказать, что я думаю, – или я сойду с ума. Когда я уезжал в Чикаго… Кто не давал Элис спать, кто мучил ее и довел до пневмонии? Ребенок! А когда Элис не умерла, он попытался убить меня. Это же так просто: оставить игрушечную куклу на лестнице, а потом, ночью, вопить до тех пор, пока твой отец не проснется и не устанет слушать, как ты плачешь. И не спустится вниз, чтобы принести тебе теплого молока, и не споткнется. Очень простой трюк – зато какой эффективный. Со мной у него не вышло. А Элис он этим убил. – Дэвид Лейбер остановился, чтобы закурить сигарету. – Я должен был догадаться. Сколько раз я включал свет среди ночи и видел, что ребенок лежит с открытыми глазами. Известно же, что в норме младенцы почти все время спят. А этот – нет. Он не спал – он лежал и думал.
– Младенцы не умеют думать, – отрезал Джефферс.
– Окей, значит, он не спал и делал своим мозгом что-то еще – что они там умеют? Что мы, черт возьми, вообще знаем про мозг ребенка? У него были все основания ненавидеть Элис. Потому что она догадалась, кто он на самом деле. Она сразу поняла, что этот ребенок – не нормальный. Что он какой-то другой. А что вам, собственно, известно о младенцах, доктор? Какие-то общие знания – и больше ничего. Например, вы знаете, что иногда младенцы убивают своих матерей. При рождении. Почему? Наверное, чисто от негодования – да как она смеет заставлять меня жить в этом мерзком мире! – Лейбер устало склонился к доктору. – Все сходится в одну точку. Если предположить, что несколько младенцев из миллионов сразу рождаются со способностью передвигаться, видеть, слышать, думать – как большинство животных и насекомых… Ведь насекомые уже при рождении полностью самодостаточны. А большинство млекопитающих и птиц приспосабливаются всего за несколько дней. И только человеческим детенышам требуются годы, чтобы научиться говорить и кое-как передвигаться на резиновых ножках… Но предположим, что один ребенок на миллион… не такой. Что он рождается с развитым сознанием и сразу способен мыслить, что это встроено в него как инстинкт. Разве это не идеальная ситуация, не идеальное прикрытие для всего, что ребенку взбредет в голову сотворить? Ведь ему достаточно притвориться обычным младенцем – слабеньким, глупеньким и вечно орущим. При этом спокойно и без особых энергетических затрат он сможет ползать по дому в темноте и подслушивать. Спокойно ставить препятствия вверху лестницы. Орать как резаный всю ночь и довести мать до пневмонии. И уж чего проще – прямо при рождении, будучи практически еще в матери, с помощью нескольких ловких маневров устроить ей перитонит!