– У меня секундомера все равно нет, проверять не буду. Громуша, что у нас там есть из обезболивающих?
– Ибупрофен точно был, – не убирая руки ото рта, ответила она.
– Блядь, ты мне еще нурофен с клубничным вкусом предложи. Давай шустрее, ищи самое мощное. Слепой, ты здесь? – за могучим телом Гром-бабы трудно было кого-то разглядеть.
– Здешь, – протиснулся старик вперед.
– Ставь воду и продезинфицируй это, – передал я ему «Солдатика». Тот был наиболее острый. Все-таки затачивать ножи, как и со скуки чистить автоматы – являлось хорошей привычкой. Потому что оружие всегда должно быть в идеальном состоянии. Не знаешь, когда оно может пригодиться. – И еще вот это.
Я передал ему несколько закругленных иголок и синтетические нити, которые нашел давно. И сразу мысленно отвел под эти нужды. На черный день. И вот он наступил.
– Ты что задумал, Шип? – подала голос Алиса. Очень смешно, вот именно сейчас ты решила начать тревожиться?
– А на что это похоже? – утер я непонятно откуда взявшийся пот со лба. Фуф, че ж так жарко-то? – Если тебе непременно нужно как-то это назвать, то пусть будет полевой хирургией в условиях… короче, в херовых условиях.
– Если… – Алиса замялась. – Если ты убьешь ее?
– Она все равно умрет, – сказал я одновременно с Бумажницей. Вот только валькирия произнесла это с некоторым равнодушием, как свидетель неинтересного действия. А я с бешено стучащим сердцем.
А тут и Громуша подоспела, держа в руках развороченную аптечку.
– Вот, – протянула она разные упаковки. – Найз, парацетамол, ибуклин и промедол.
– Это что? – указал я на белую пластиковую баночку с оранжевой полосой. Так до боли знакомую. – Гидроморфон?
– Не знаю, тут по-импортному написано, – прищурилась Громуша.
– Он, – кивнул я сам себе, выхватывая таблетки из рук танка. – Чего стоишь, давай воды.
– Это что еще такое? – спросила Алиса.
– Болеутоляющее, хорошее. Полусинтетическое производное морфина.
– Ты откуда знаешь?
– Матери доставал, когда умирала, – быстро ответил я. – У нас с препаратами для онкобольных беда, пришлось импровизировать.
– Прости, Шип, я не знала, – попыталась дотронуться до меня Алиса.
– Куда?! Держи ее, – тут же встрепенулся я. – Да ничего страшного, она быстро отмучилась. Всего за три месяца сгорела.
Чувство юмора Голоса начинало меня порядком раздражать. Если сначала это было смешно, то теперь хотелось плюнуть в лицо этому недоумку. Надо же именно сейчас вспомнить о матери?
Перед глазами возникло ее усталое осунувшееся лицо. И взгляд, полный боли и отчаяния. В последние дни у нее не осталось сил даже есть. Я поил ее бульоном на мясе. А она ласково гладила меня по лицу, приговаривая: «Дунечка мой».