Когда наконец все мои вещи были уже наверху, пришло время подумать о главной проблеме. Что мне делать с лестницей, если я должен буду надолго уйти? И если мне, как и вчера, не захочется, чтобы она болталась тут у всех на виду? Я решил попробовать один способ. Привязал верёвку к самой нижней перекладине лестницы, потом у себя наверху протянул эту верёвку через железное кольцо на подоконнике, служившее частью оконного запора. Спустившись вниз, я потянул за верёвку. Лестница дёрнулась и, складываясь, поехала вверх. Но на середине застряла. Не говоря уже о том, что теперь рядом с ней висела ещё и верёвка, за которую я тянул. Впрочем, решение для задачки с верёвкой я нашёл сразу же. Разрушенный дом был одним из тех старых домов, в которых все провода висят гроздьями снаружи, прямо на стенах. Сейчас все эти провода, выдранные и оборванные, свисали с развалин буквально отовсюду. Я придумал заменить верёвку проводом. Если я прилажу его так, чтобы он висел у стены, то никто не обратит на него внимания. В этом я не сомневался.
Я раз за разом вносил небольшие изменения в процесс складывания лестницы. Наконец, методом проб и ошибок, мне удалось решить и эту проблему. Провод, который я теперь использовал вместо верёвки, я перекинул через арматурину, которая торчала из верхнего пола, служившего мне потолком. С помощью этой своеобразной лебёдки я поднимал лестницу высоко, выше, чем надо, а потом отпускал провод, и лестница падала на нижний пол рядом с подоконным шкафом. Этой системой я потом пользовался до самого конца. Только однажды, когда провод уже почти совсем перетёрся, мне пришлось его заменить. Чтобы спустить лестницу обратно вниз, я дёргал за второй провод, который тоже привязал к нижней перекладине. Было достаточно один раз потянуть за него, и лестница оказывалась внизу.
Когда я закончил возиться со всем этим, я почувствовал, что очень устал. И от того, что лазал вверх-вниз по лестнице, и от тяжести вещей, которые таскал, и от внутреннего напряжения – я всё время поглядывал на ворота, опасаясь, что вот-вот кто-нибудь зайдёт во двор. А может быть, я так устал от того, что надо было всё время напрягать извилины, думать, искать решение… Папа только посмеивался, когда мама говорила, что мыслительная работа не менее утомительна, чем физический труд. Но мама знала, о чём говорит, потому что она всегда очень много думала.
В тот же день после обеда я сходил в соседний дом и притащил оттуда два больших пуховых одеяла и пару пледов, чтобы постелить на пол и занавесить дверцы моего подоконного шкафа изнутри. Вечером я закрылся в шкафу, покормил Снежка и выпустил его из коробки. Отсюда, из шкафа, ему было не выбраться. Потом я лёг спать. Здесь мне был немного слышен шум польской улицы. В подвале я почти ничего не слышал. А сюда доносились голоса. Немного издалека – потому что я был выше улицы, – но довольно чёткие, так что я иногда даже понимал, что они говорят. Я потушил свечку и открыл одно вентиляционное отверстие. На небе взошла луна, и я увидел всю улицу с домами и торговыми лавками, которые раньше закрывала от меня высокая стена. Улица была тёмной из-за светомаскировки и пустой из-за комендантского часа. Вдруг кто-то скользнул вдоль стены. На мгновение открылась дверь, и на тёмный тротуар и проезжую часть упал прямоугольник света. Я успел увидеть внутри большое помещение, полное дыма и людей, сидевших за столиками. Теперь я понял, что музыка, слабые звуки которой я иногда слышал по ночам, шла не из радиоприёмников, как я думал, а из этого места. Может, это был ресторан или что-то вроде того. Дверь тут же закрылась, улица снова погрузилась в темноту. Снаружи всё казалось застывшим, неживым, но внутри, в своих домах, жили поляки.