Вот, например, три маленькие девочки и мальчик – светловолосый, но с совершенно еврейскими глазами. Эту подробность я разглядел с помощью бинокля. Они раз в неделю ходят вчетвером по дворам, а иногда стоят на улице и поют всякие песни. По большей части грустные. Люди обычно кидают им монетки, завёрнутые в бумагу, – чтобы те не затерялись между камней на мощёном тротуаре. Так вот, был один бородатый дворник, который ни разу не пустил их во двор. Он работал в угловом доме. И каждый раз, завидев этих четверых, выбегал и начинал кричать и ругаться. Как будто от него убудет, если они в его двор зайдут.
Один раз он даже крикнул:
– Вот я поймаю вас, жиденята!
Но они в ответ показали ему язык и убежали.
Ещё была одна женщина, которая каждое утро в старом халате и стоптанных тапочках ходила в продуктовую лавку и к зеленщику. Её волосы всегда были взлохмачены, а иногда в них кое-где виднелись перья от подушки. Муж этой женщины был местным пьяницей. Днём он был добрым, играл на улице с детьми в футбол. Но вечером, когда возвращался домой, часто уже после наступления комендантского часа, он горланил песни и орал на всю улицу. Не понимаю, как немцы не посадили его в тюрьму. Может, он на них работал. А потом из затемнённых окон его квартиры неслись вопли и ругательства. Иногда – детский плач. И тогда на следующее утро – я был готов поспорить с кем угодно и выиграл бы спор – она появлялась, как и всегда, в своём халатике, но с огромным синяком под глазом или с разбитой губой. Так бывало не один раз.
Хорошо, что евреи обычно так не напиваются. Что бы я делал, если бы папа днём был добрым, а ночью превращался в чудовище? Как тот человек, которого на самом деле было двое, – доктор Джекил и мистер Хайд.
Муж и жена, владельцы продуктовой лавки, я уверен, были подлецы и обманщики. Я не мог видеть и слышать, что происходит внутри лавки и что именно они говорят своим покупателям. Но дети часто выходили оттуда в слезах, а взрослые – злыми или обиженными. Некоторые бормотали под нос какие-то ругательства, а были и такие, кто грозил в сторону лавки кулаком. Они думали, что их никто не видит. Но я-то видел. А толстяк-зеленщик, наоборот, был добродушным и улыбчивым. Иногда он угощал яблоком маленькую девочку, грязную и голодную, которая почти весь день проводила на улице, сидя на земле. Я думаю, что её мама работала где-то далеко на очень тяжёлой работе и ей не с кем было оставить ребёнка. Она всегда возвращалась с работы вечером, незадолго до комендантского часа, а выходила из дому рано утром. Она была очень худая и бледная. Ещё на улице всё время околачивался тот мерзкий мальчишка, который ещё до того, как всех выселили, кидался в нас камнями. Когда мы выглядывали на польскую сторону через окно в разрушенном доме.