Он и теперь продолжал это занятие, и кидался камнями во всё, что двигалось – кошек, собак, маленьких детей, – и обзывал всех «жидами вонючими», и, хотя он иногда говорил и другие обидные слова, это у него было самое любимое обзывательство. Он обижал всех остальных детей на своей улице, потому что был сильнее. Когда никто не видел, он так сильно щипал ту маленькую грязную девочку, что она вскрикивала и начинала плакать. А он делал вид, что ни при чём. Никто из детей с ним не дружил, но он постоянно командовал, и все нехотя ему подчинялись. Но когда его тётка, тоже с криками и руганью, отсылала его с каким-нибудь поручением, дети сразу начинали играть в нормальные, интересные игры. Не колотили и не донимали друг друга. Не кидались камнями.
Я знал, что, если вдруг когда-нибудь окажусь там, на польской улице, мне нужно держаться от этого типа подальше.
На улице жила одна девочка, которая мне очень нравилась. Она была немного похожа на Марту, подарившую мне тогда на чердаке свою заколку в виде бабочки. Только эта девочка была старше. Она жила в доме напротив. В сумерках, до наступления темноты, она сидела у окна в своей комнате и, пока делала уроки, время от времени грызла карандаш или деревянный кончик перьевой ручки. Как я ей завидовал! Мне так хотелось ходить в школу. Каждое утро я видел, как из домов выходят дети с сумками и бегут по улице. Маленькие и большие. Старшие и младшие. Старшие иногда вели младших за руку. А иногда, наоборот, убегали от младших, и тогда те начинали громко плакать, а из какого-нибудь окна высовывалась какая-нибудь мама и требовала, чтобы старшие сию же минуту вернулись.
Над той квартирой, где девочка у окна делала уроки, жила одна сумасшедшая дамочка. Хотя, может быть, дамочка и не была сумасшедшая, но она постоянно убирала в квартире: чистила, подметала, натирала, вытряхивала пыль. Утро она начинала с проветривания постельного белья. Потом она протирала ставни. Потом мыла подоконник. Потом выносила во двор матрас и одеяло. Я видел, как она берёт их и исчезает из виду. А через пару минут со двора уже доносились характерные звуки, это она выбивала то и другое. Наверное, вешала их на перекладины для выбивания ковров. Заглянуть во двор я из своего укрытия не мог.
Дамочка ежедневно натирала пол мастикой, потом тёрла его щёткой и полировала тряпкой до блеска. Даже мне было видно, как он блестит. За такими занятиями дамочка проводила время до обеда. Потом она куда-то исчезала. Может быть, ложилась отдохнуть. А ближе к вечеру она вдруг появлялась в воротах, и если бы не бинокль, то я бы даже не заподозрил, что это та же самая сумасшедшая, которая безостановочно убирает в своей квартире. Потому что из нервной дамочки она превращалась в нарядную даму с подведёнными глазами и накрашенными губами. Она уходила куда-то и возвращалась только утром. Это было странно.