– Да. Я сказал «к доктору, мил человек».
– Откуда ты это знаешь?
Я начал рассказывать ему всё с самого начала.
– Ну-ка сядь, – вдруг сказал он. – Ты голодный?
– Можно мне молока? – попросил я.
Он позвал жену. Что-то прошептал ей на ухо. Она вернулась с молоком, парикмахерскими ножницами и расчёской. Прежде чем дать мне молоко, она обернула мою шею простынёй, а потом доктор Полавский быстро и уверенно, как настоящий парикмахер, меня постриг. Пока он работал ножницами, я продолжал рассказывать свою историю. Кто-то пришёл, но он не стал его принимать и попросил жену сказать, что убегает по срочному вызову к тяжелобольному пациенту. Прямо сейчас. Он был очень возбуждён. Собрал инструменты в чемоданчик. Его жена смела в совок мои волосы. Получилась довольно внушительная кучка.
– У тебя там есть вода?
– Да, там есть кран.
– Невероятно! – бормотал он себе под нос, пока жена помогала ему надевать плащ. – Это просто невероятно!
Я не стал рассказывать ему о немецком солдате и о пистолете. Мне было очень стыдно говорить об этом.
Его жена хотела дать мне с собой еды. Но я побоялся взять. Сумка с едой может выдать меня. Тогда она попыталась положить немного съестного в чемоданчик мужа, но там почти не было места. Я взял три яблока. Одно съел сразу, а два других положил в карманы.
Когда мы вышли за дверь, по лестнице прямо на площадку перед нами сбежала девочка. Та самая. Кажется, я покраснел. Но всё-таки сказал ей:
– Доброе утро.
Она на мгновение остановилась, посмотрела на меня, будто пыталась вспомнить, но, конечно же, не вспомнила. И всё равно улыбнулась мне, поздоровалась и побежала дальше по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
– Ты её знаешь? – спросил доктор.
– Нет, – сказал я. – Но я каждый день вижу из своего шкафа, как она сидит у окна и делает уроки.
– Это очень добрая девочка, – сказал доктор.
А я и не сомневался. Но ничего не сказал. Теперь уже четыре человека знали о моём укрытии: Фредди, если только он ещё жив, Хенрик, врач и его жена. Папа и Барух не считаются.
Я на секунду снял кепку и провёл ладонью по своим волосам. Они были короткие и немного кололись.
– Вы раньше были парикмахером? – спросил я.
– Было дело, в армии, – ответил он и засмеялся.
Какое счастье, что в одной из квартир я нашёл маленькие ножницы и время от времени стриг себе ногти. Сначала только на одной руке, потому что стричь левой рукой у меня не получалось. Но постепенно я приноровился. Кстати, в детстве я никогда не грыз ногти. И вовсе не потому, что под ногтями микробы. Мне просто нравилось, что они длинные. Стрижка ногтей каждый раз была как маленькая война. Всё обычно начиналось с того, что папа говорил: