Я поднялся по лестнице обратно и стал думать, что же мне делать. Ведь снегом укрыло не только развалины, но и знаки, которые я оставил для папы. Как же я пойду в парк играть с мальчишками? Надо отметить заново две последние стрелки, найти новую бумажку и спрятать «клад» у ворот, под аркой, чтобы моя записка лежала под крышей. Но как я выберусь отсюда? И как буду передвигаться? Я даже не знал, как попаду в соседний дом, чтобы сходить в туалет.
Я передвинул лестницу к самой стене и спустился вниз. Там, очень осторожно выбирая, куда ступить, я сумел пройти вдоль стены по участкам, которые не были покрыты снегом. Снег не долетал досюда – и не долетит, если ветер будет и дальше дуть с той стороны.
За весь день никто не приходил на развалины, по крайней мере, никаких подозрительных следов я не заметил. Я страшно гордился, что проявил такую осторожность, и даже похвастался своему мышонку, что из меня мог бы получиться отличный индеец-следопыт.
После обеда я отправился к дому № 32. Пробрался через ход, заплатил дворнику и прямиком пошёл в парк. Мальчишки, с которыми я в прошлый раз играл в футбол, были там. Правда, не все. И в футбол они в этот раз не играли. Были там и другие дети. Я знал в лицо почти всех. Мы налепили снежков и устроили снежную битву. Сначала мы играли все против всех. Потом разделились на две команды. Один мальчик, Влодек, предложил, чтобы была команда «поляков» и команда «немцев». Но «немцами» быть никто не захотел. Тогда решили, что неважно, как будет называться команда, просто устроим два лагеря, и всё: один – Влодека и один – мой. Я вдруг стал у них за командира. И началась настоящая война. Когда мы наконец наигрались и битва закончилась, я был мокрый с ног до головы и весь дрожал от холода. Уже стемнело. Все разошлись по домам. И я уже знал, что будет, когда я вернусь к себе в укрытие. Но пока я ещё сдерживался. Ворота были закрыты. Я попытался открыть калитку. Она не была заперта. Петли заскрипели. Я проскользнул в образовавшуюся щель и быстро спустился в подвал. Я думаю, что дворник видел меня в окно. Но он не стал выходить. Удачно всё-таки, что вход в подвал прямо у самых ворот и не надо идти через весь двор, под окнами, на глазах у жильцов. Может, поэтому ход сделали именно в этом доме.
Всю дорогу до дома я что было сил сжимал зубы. Не потому, что они стучали от холода. Нет. Я сжимал их, чтобы не заплакать, чтобы сдержать рыдания, застрявшие комом у меня в горле. Я всё время говорил себе:
– Остановись. Прислушайся. Вдруг тут кто-нибудь есть?