— Кто с этим спорит?
— Жить, повернув голову назад, — пустое дело. Никакого золотого века там не было. Как ни ищи — не найдешь. В качестве главного критерия прогресса я могу предложить среднюю продолжительность жизни в обществе. Всеобъемлющий параметр! Тут и детская смертность, и безопасность труда, и уровень медицины, и дорожные покрытия, и гигиена, которая напрямую связана с образованностью, и мастерство учителей и спасателей. И даже справедливость судов и действенность милиции влияют на желание жить. На продолжительность бытия тоже. Какой критерий еще предложить? Не знаю. Гипотетически можно представить, что лучше пятьдесят лет здоровой, наполненной радостными эмоциями жизни, чем прозябание до семидесяти. На практике, твоей и моей, кто живет приятнее, тот и дольше. У английской королевы-матери была непыльная работенка, почестей через край…
— Вот и отмерила Лилибес целый век, сверх того немного прихватила. Это у нас, на Западе. Вы существуете по-другому. Таракан — питерский, я когда-то читал, — может прожить без головы девять дней, потом умрет с голода. Действенность вашей милиции не влияет на его продолжительность жизни.
— Нобелевское открытие! Давай за него!
— Здорово! Как хорошо у нас получается! Да здравствует товарищ Нобель! Жаль, что пора домой. Ночь во дворе. Когда влезла, не заметили. Смотри, захватила все квартиры. — Свет действительно везде погас. На посту остался последний солдат — фонарь. Грозно метался, размахивал из стороны в сторону длинными тенями, будто сражался с невидимыми врагами.
— Может, у меня переночуешь? Время позднее. У нас не принято посреди ночи без надобности из дома высовываться. Наткнешься на какого-нибудь обкуренного идиота. С него какой спрос? Года не прошло, как академика Глебова в подъезде вечером убили. Из-за ничтожной суммы в бумажнике.
— Я все понимаю. Но как-то противно по углам от хулиганья прятаться. Вроде бы мы — по возрасту — хозяева жизни. Или не так?
— Вот что, хозяин, не испытывай судьбу. Располагайся на диване. Комплект белья найдется.
Гриша был так неподдельно искренен, что Дмитрий решил плюнуть на западные приличия и расположился на старом, продавленном, но таком уютном и дружелюбном диване. Повернулся раза два с бока на бок и сладко уснул. Сомнения и страхи исчезли — Алекс жив. Надо потерпеть пару дней, все станет на место. All is well that ends well (все хорошо, что хорошо кончается): «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам».
Во сне он улыбался, чмокал губами, будто пытался что-то рассказывать невидимому собеседнику.