Бомонд на сей раз собрался в кинотеатре «Урания». Его давно приспособили и оборудовали для театральных спектаклей. Примерно полтысячи мест, неплохая акустика. Хотя, впрочем, если сидишь в третьем ряду — именно такое место ей выдали в редакции, — неудивительно, что каждый шорох на сцене слышен. Правда, в гардеробе евро состригли — совсем без поборов не могут — настроение испортили. «Не будешь же права качать и своим журналистским удостоверением размахивать? Не хватает еще в театральном туалете дежурную тетку с наганом поставить».
Приличия ради прошлась по фойе, сделала вид, что кого-то разыскивает, раскланялась десяток раз. Народ все привычный, стандартная берлинская тусовка. Журналисты из русских газет, хозяйка популярного в городе турбюро, владельцы русских лавочек и магазинчиков, просто люди без определенных занятий, но с заметными доходами. Билеты стоимостью от двадцати до тридцати евро надежно отсекают голь перекатную, осевшую на берлинском социальном дне.
В фойе тем временем становилось пожиже, народ плавно перетекал в зрительный зал. Эля обзавелась программкой и, чуть переждав самых нетерпеливых, направилась на свое место. Оно оказалось почти в центре — это удобно, не будут компании опоздавших топтаться по ногам. Не угадала. Место справа оставалось свободным.
«Забавно, какая фишка выпала мне на этот раз? — подумала Эля. — Места в этом ряду заказные и «прессные», чужих, наверно, не будет. Скорее всего, наш брат журналист. Хотя всякое возможно. А вдруг?»
Пять — десять минут задержки с началом спектакля — дело привычное. Нередко — дань театральной моде. Не более того. Здесь шло к четверти часа. Зал начал недовольно ворчать. Вспыхнули и погасли короткие хлопки. Пора, мол! Давайте отрабатывайте свою валюту. Нечего прятаться за занавес.
Начали гасить верхний свет. В их ряд стал пробираться еще один зритель. Был он высок и широкоплеч, протискиваться пришлось мимо многих, кто-то вставал, другие пытались только поджать колени. Эля колебалась. В последний момент поднялась. Ее глаза оказались на уровне подбородка пришельца. Она подняла их вверх, чтобы сказать, что она думает по поводу театральных невежд, опаздывающих на пятнадцать минут. Их взгляды встретились.
— Извините!
— Ничего… — неожиданно для себя нежно и взволнованно произнесла Эля. Она вся изнутри вспыхнула жаром. Живот втянулся, напряглась грудь, приоткрылись губы.
Свет окончательно погас. Это помогло скрыть смущение. Началось действо. Ставили Фицджеральда «Ночь нежна». Актеры старались, изображали страсти и проблемы, которые не имели никакого отношения к жизни сидящих в зале. «Киноколхоз» — вспомнилось ей презрительное определение выдумок советских времен.