В тот вечер за ужином его взгляд постоянно тянулся к большой диффенбахии, мертвой, увядшей и ставшей такого же цвета, как пересохшая земля в горшке. Чертова диффенбахия никак не шла у него из головы, его рука начинала еле заметно дрожать, когда он смотрел на это тупое уродское растение, живот крутило, зубы яростно перетирали кусочки мяса, нож скрипел по тарелке, и Гарри уже был не в силах смотреть на эту блядскую жуть, и он резко поднялся из-за стола и принялся остервенело рубить эту прогнившую погань!!! вот так, на мелкие кусочки! рубить проклятую тварь столовым ножом, рубить, рубить и рубить, убрать с глаз долой это бурое уродство, и кромсать землю ножом, раз за разом, удар за ударом, пока огненный ком не перекрыл горло, мешая дышать, и тогда Гарри рухнул на стул и сидел, словно окостенев, зажмурив глаза и свесив голову на грудь.
Он слышал, как Гарри-младший спрашивает у
Линды, почему папа срубил растение, слышал дрожь в голосе Линды, пытавшейся успокоить сына, отвлечь его от случившегося, сменить тему, и наконец Гарри-младший затих, получив сладкий десерт.
Гарри по-прежнему била дрожь, внутри все
кипело от злости, а снаружи знобило, ощущение было такое, словно он отравился, и он кое-как высидел до конца вечера, пока не пришло время ложиться спать. Линда выкупала Гарри-младшего, уложила его в кроватку, потом подошла к Гарри, положила руку ему на плечо и спросила, все ли у него хорошо. Может быть, что-то случилось? Он покачал головой. Я могу чем-то помочь? Он опять покачал головой. Она пристально посмотрела ему в глаза, медленно убрала руку с его плеча и провела весь остаток вечера, читая книгу.
В комнате было холодно. Гарри чувствовал этот холод, пробирающий до костей. Никогда в жизни ему не было так холодно, как сейчас. Леденящий озноб, словно в склепе. И все те же странные ощущения в теле, будто его отравили. Они легли спать, и Линда поцеловала его перед сном, и он чувствовал, как она беспокоится за него, но не мог ничего сделать, лишь еще глубже забиться в свою отравленную ледяную стынь.
Ему казалось, что он не смыкал глаз всю ночь. Даже если он и засыпал, ему снилось, будто он бодрствует, и он так старался уснуть, что просыпался от этих усилий, и все начиналось сначала. К тому моменту, когда прозвенел будильник, Гарри чувствовал себя совершенно разбитым. Ему кое-как удалось поддержать разговор с Линдой за завтраком. Все было словно в тумане, но он знал, что это все-таки явь, а не сон.
Стук колес электрички в то утро как будто твердил ему – глупо, глупо, глупо, глупо, – слово просачивалось из-под пола вагона, гудело в ногах, стучало кровью в висках: ГЛУПО! ГЛУПО! ГЛУПО! ГЛУПО! ГЛУПО!!!!