Да, я все понимаю, доктор, и я…
Уверяю вас, я обо всем позабочусь. Вам нет нужды беспокоиться.
Спасибо, доктор. Я вовсе не паникую, но я…
Да, я понимаю. Ваш муж кажется замкнутым и молчаливым, и вас это тревожит.
Да, и…
Это нормальное поведение при терапии. Ваш муж сейчас переживает период переноса. Предоставьте все мне, я знаю, как с этим справляться.
Ой, я совсем не хотела…
Вот и славно. Прощу прощения, я уже не могу разговаривать. До свидания, миссис Уайт.
еще долго сидела, вцепившись в телефонную трубку. Она старалась заставить себя сдвинуться с места, но рука словно приросла к трубке. Линда смотрела на свою руку и отчаянно пыталась возродить в себе надежду, но ощущала лишь пустоту.
Гарри не утратил дееспособности на работе, хотя эта дееспособность явно не соответствовала его собственным стандартам. Ему приходилось по несколько раз перечитывать письма и документы, и даже с третьего раза он не всегда понимал, что читает, но все-таки заставлял себя сосредоточиться и вникал, хотя не так быстро и эффективно, как мог бы.
Сослуживцы, особенно Уолт, переживали за Гарри, поскольку признаки его стресса проявлялись все более очевидно. Доктор Мартин их успокоил и уверил, что все под контролем и что Гарри необходимо работать. Я понимаю ваше беспокойство, мистер Уэнтворт, и беспокойство руководства компании, однако отпуск в данный конкретный момент будет никак не полезен, а даже вреден, это вовсе не то, что доктор прописал, прощу прощения за легкомысленный каламбур, ха-ха-ха. Ему необходимы условия для сублимации.
Хорошо. Рад это слышать. Он очень ценный работник для нашей компании, и нам не хотелось бы ставить под угрозу его будущее. Такие ценные кадры надо беречь.
Да, я все понимаю.
И, Уэнтворт улыбнулся, слегка пожав плечами, я заинтересован в благополучии Гарри не только с профессиональной точки зрения. Думается, это что-то отеческое.
Да-да, не волнуйтесь. Я поддержу вашего мистера Уайта в рабочем состоянии.
И Гарри продолжал работать,
закрывшись в своем кабинете, в своем оазисе, в своем убежище, в своей тихой гавани, и завидовал сослуживцам, которые были вольны ходить, где вздумается, и хотел лишь одного: сидеть у себя в кабинете, потом мгновенно перемещаться домой и обратно к себе в кабинет, ни с кем не общаясь, никого не видя, – но он знал, что ему неизбежно придется выйти из кабинета, и поехать в какой-нибудь заплеванный бар, и найти очередную замшелую дырку, в которую он изольет свой яд, а потом будет пытаться извергнуть из себя вместе с рвотой этот внутренний ад и гниль…