гниль…
Черная, едкая гниль, что разъедает
его изнутри, и эта вечная вонь, поднимавшаяся из нутряных глубин и забивавшая ноздри. И чем больше времени он проводил на кушетке у доброго доктора, тем хуже ему становилось. Густая тьма, что плескалась в глубинах его существа, уже поднялась к голове и сдавила ее, как в тисках, и когда это давление становилось невыносимым, и ему начинало казаться, что он сходит с ума, и ему приходилось вновь рыскать по улицам и тащить в койку очередную прыщавую шлюшку.
Он пытался рассказать обо всем доктору Мартину, но слова застревали в горле. День за днем, особенно в такси по дороге на работу, он прокручивал в голове фразы, с которых начнет разговор, а потом будет проще, и он наконец изрыгнет из себя эту черную порчу (О Боже, как ему хочется освободиться от грязи!), но почему-то все разговоры всегда обращались в прошлое… к его детству и матери.
Он продолжал ходить к доктору Мартину из-за смутной надежды, что когда-нибудь тот все-таки докопается до самых глубин и вычистит из него эту мерзость. Дай Бог, чтобы это случилось скорее. Долго он не продержится. Это невыносимо.
в глаза Линды, полные боли… впалые и пустые в последнее время. Глаза, становившиеся все тусклее и тусклее… Ее болезненно сжатые губы. Ее смех… Господи Боже, он так давно не слышал ее смеха, что даже воспоминание казалось выдумкой. Ее смех… Любовь?????? Он ее любит. И Гарри-младшего. Он знал, что любит… Или любил. О Господи, что происходит? Ему хочется лишь одного: прийти домой, обнять жену и сына, расцеловать их обоих, убрать прядку волос со лба малыша Гарри, взять жену за руку, поцеловать кончики ее пальцев – это все, что он хочет. Госссподи Боже, разве он многого просит? Что в этом плохого? Почему???? Почему???? ПОЧЕМУ???? мне отказано в такой малости? Почему я досадливо морщусь, когда он подбегает ко мне и обнимает за ногу? Почему мне приходится его отталкивать? За что ты так со мной, Господи? Я не могу посмотреть ей в глаза. Не могу поднять голову. Не могу есть. Он уже даже ко мне не подходит. Он со мной не разговаривает. Я не могу разговаривать с Линдой. О Госссподи, она меня ненавидит. Я знаю, она ненавидит мое провонявшее гнилью нутро. Если бы я мог умереть! Просто когда-нибудь не проснуться. И мне уже не придется смотреть на нее и слушать ее молчание – Господи, как я ее люблю. Но не могу. Не могу на нее смотреть. Господи, я этого не хотел. Извини, милая. Я виноват, ты даже не представляешь… Если бы я мог раздавить себе голову в кровавую кашу или просто не видеть ее глаза. Это не я. Это не из-за меня. Умоляю, скажи мне, что это не я. Не я отобрал свет и радость у этих глаз. Господи, миленький, только скажи мне, что это не я. Нет, не я. Я никогда бы…