Когда Гарри позвонил и сказал, что он сегодня задержится на работе, Линда подумала, что ее сердце сейчас остановится. В прямом смысле слова. Она молча кивала в телефонную трубку и в конце концов все же сумела выдавить несколько слов. Ей стало по-настоящему дурно, и, когда разговор завершился, она еще долго сидела у телефона, стараясь унять дрожь. Ей не верилось, что сегодня что-то может его задержать и он не отложит все свои дела, чтобы вовремя приехать домой – сегодня, когда она ждет его дома впервые с тех пор, как… как она уезжала погостить у родителей.
Она снова и снова твердила себе, что переживает за его здоровье, что у него, может быть, есть какие-то скрытые повреждения, не выявленные на обследовании… какая-нибудь… внутренняя гематома, или тромб, или что-то подобное…
но она знала, что причина
в другом. На самом деле она не боялась потерять Гарри из-за внутренней гематомы или каких-то неясных проблем, связанных со здоровьем.
Когда Гарри приехал домой гораздо раньше, чем Линда его ожидала, она удивилась и даже слегка испугалась. А потом вдруг поняла… В полном душевном смятении, в беспорядочном вихре чувств она все-таки поняла. Гарри улыбался. Сквозь синяки и нашлепки пластыря он улыбался…
Они немного поговорили, выпили
кофе, поели сыра и крекеров. Вонючего сыра. Теперь, когда напряжение улеглось и все страхи прошли, облегчение было настолько неимоверным, что они оба с готовностью не замечали некоторый истеричный надрыв и в себе, и друг в друге.
В ту ночь они занимались любовью. А потом еще долго лежали, обнявшись, и говорили о ночи, о звездах, об их жизни, но больше всего – о любви, их любви…
нежно погрузились в глубокий сон.
Гарри не просто воспрянул духом – еще много дней он пребывал чуть ли не в маниакальном восторге. Он ощущал себя новым человеком, да, Novus Homo, человеком освобожденным – избежавшим смертного приговора.
Жизнь достаточно быстро вернулась в норму. Теперь дверь его кабинета почти всегда приоткрыта. Он вовремя приезжает домой с работы, за исключением редких и легитимных случаев. Обедает с Уолтом и остальными, почти каждый день. Качество и количество его работы растет. И самое главное, он ощущает себя свободным. А если в глубинах нутра поселяется уже знакомый гложущий голод, и кожа как будто зудит изнутри, и его донимают какие-то смутные, непостижимые тревоги, он уже знает, что надо делать. Устроить себе бесплатный обед. Проще простого. Так просто, что даже не верится. И тем не менее. Именно так все и было. Один бесплатный обед – и ему хорошо. Он сам поражался, что на такое способен. Но вот да, способен. Очень даже способен. Иногда у него возникала мысль, а что будет, если кто-нибудь спросит, почему он не оплатил чек, и он удерживал эту мысль ровно столько, чтобы ощутить трепет тревоги от вероятной опасности, а потом гнал ее прочь, чтобы она ему не помешала выйти на улицу, взмахнув рукой. Ладно, Генри, я пошел. Подожду тебя снаружи. И опять же, всегда можно сказать, что он просто задумался и не заплатил по рассеянности, а затем расплатиться с подобающими извинениями. И действительно, кому придет в голову, что человек его положения попытается сбежать, не заплатив?