Он шел один. По улице проезжали какие-то автомобили. Но он шел один. Иногда попадались прохожие. И все-таки он шел один. С Гарри не было никого. Только тот, внутренний Гарри, раздираемый на куски. Но здесь, на улице, он был один. Гарри Уайт шел и стоял в одиночестве.
И в своем одиночестве он снова чувствовал, как его давит со всех сторон толпа зрителей на параде в День святого Патрика. Парад? Сегодня? Когда? Когда Пятая авеню была морем бушующей зелени, с оркестрами, полицейскими, дворниками, тамбурмажоретками и никчемными городскими чиновниками????
Века? Тысячелетия????
Он обошел собор по кругу, периодически запрокидывал голову до боли в шее, смотрел на горгулий и шпили, пронзающие небеса. Собор был огромным, незыблемым. Казалось, ничто не способно его потревожить. Казалось, что он останется здесь навеки – невозмутимая, несокрушимая глыба.
Он остановился у входа, чуть-чуть подождал, потом поднялся по ступеням и встал в темноте перед запертой дверью. Чуть погодя прислонился к каменной стене, и холод пробрал его до костей, но к холоду он привык быстро, лишь сильнее сгорбился, поплотнее закутался в пиджак и еще крепче прижал к груди сверток. Так он и ждал, стоя в холоде и темноте, глядя в одну точку у себя под ногами.
Время шло медленно, но неотвратимо. Однако время утратило всякий смысл. Когда-то время имело исключительное значение, и в голове Гарри постоянно маячило некое смутное расписание, график движения к успеху, и Гарри шел с опережением графика. Он прибыл досрочно. Когда-то это расписание достижений, этот табель успеха значили для него все, но каждый раз, когда он достигал своей цели, она становилась бессмысленной, все, что раньше имело значение, становилось бессмысленным, а он все равно рвался вперед, но куда? Он уже прибыл на место. Куда теперь? Куда?
когда-то время было исключительно важным и ощутимо присутствовало в его жизни, но не теперь. Теперь он просто стоял, прислонившись к холодной стене, и смотрел себе под ноги, пока время шло как бы само по себе, и когда-нибудь оно пройдет, настанет утро, пасхальное утро, откроются двери собора, и он войдет внутрь. Все так и будет. Когда-нибудь. Время уже не имеет значения. Теперь уже нет.
С приближением утра холод делался все пронзительнее, но Гарри даже не шевелился. Когда солнце приблизилось к горизонту этого дня Воскресения Христова, к входу в собор подошли еще несколько человек. Кто-то пытался заговорить с Гарри, но он либо полностью их игнорировал, либо раздраженно дергал плечом, давая понять, что не хочет общаться, и держался особняком среди всех, кто стоял вместе с ним на ступенях собора в холодном сумраке пасхального утра.