Разговор оборвался. Весь последующий путь они проделали молча.
Стало совсем темно. На небе появилась луна.
— Вот он, белый почтовый ящик, — проговорила наконец Элисон.
Ченселор притормозил, свернул в проезд, скрытый густым кустарником, росшим по обе его стороны, и низко свисавшими ветками деревьев. Если бы не почтовый ящик, подъезд к дому трудно было бы заметить.
Дом стоял в мрачной изоляции, одинокий и тихий. Лунный свет пробивался сквозь ветви деревьев, раскидывавших повсюду беспорядочные тени. Окна были меньше, чем показалось Питеру в первый раз, крыша ниже. Элисон вышла из машины и медленно прошла по узкой дорожке к дому.
Ченселор с покупками, сделанными в Рэндолф-Хиллз, последовал за ней. Она отперла дверь.
Они сразу почувствовали какой-то запах. Несильный и даже нерезкий, он наполнял весь дом. Элисон прищурилась от лунного света и склонила голову. Питер внимательно смотрел на нее. В какой-то момент ему показалось, что она дрожит.
— Это запах любимых духов мамы.
— Запах духов?
— Да. Но вот уже месяц, как ее нет…
Ченселор вспомнил слова, сказанные Элисон в машине:
— Вы говорили, что были здесь прошлым летом. Разве вы не приезжали…
— На похороны?
— Да.
— Нет, не приезжала. Я не знала, что она умерла. Отец позвонил мне, когда все уже было кончено. Он не давал объявления о ее смерти, не устраивал пышной панихиды. На похоронах присутствовали только отец и женщина, которую он любил и помнил совершенно иной. — Элисон вошла в темную прихожую и включила свет. — Несите все покупки на кухню.
Через небольшую столовую они прошли к двустворчатой двери, которая вела в кухню. Элисон включила свет, и взору Питера открылись старомодные полки и буфеты тридцатых годов, с которыми резко контрастировал холодильник современной марки. Питер был ошеломлен. Если не считать кабинета генерала, все в доме казалось старомодным, и создавалось впечатление, будто хозяин задался целью вернуть сюда другую эпоху.
Элисон, видимо, уловила ход его мыслей:
— Отец попытался воссоздать все в духе того времени, с которым связано ее детство.
— Необыкновенная любовь! — только и смог сказать Питер.
— Необыкновенная жертвенность, — поправила Элисон.
— Вы недолюбливали мать?
Она не стала уклоняться от ответа:
— Недолюбливала. Он был исключительный человек. Он мой отец, но это не меняет дела. Он был человеком идеи. Я когда-то читала, что убеждения имеют большую движущую силу, чем вера, и согласна с этим. Но его вера так ни во что и не воплотилась. Его идеи никогда не были реализованы. У него не хватало времени, чтобы добиваться их осуществления. Все было подчинено служению ей — моей матери.