— Мне очень жаль. Трудно выразить словами то, что я хотел бы вам сказать сейчас. Венис знает об этом? — Сент-Клер посмотрел в сторону крупного темнокожего мужчины, тихо беседовавшего в углу с Баннером и Парисом.
— Нет. Мне не хотелось, чтобы что-то повлияло на наше сегодняшнее решение.
Генезис бросил свой лист с напечатанным текстом на мерцающие угли, потом скомкал в шар шесть страничек с результатами голосования и уронил их в камин.
— Я просто не знаю, что сказать, — сочувственно прошептал Сент-Клер, глядя в удивительно спокойные глаза Генезиса.
— Зато я знаю, — с улыбкой ответил обреченный. — Вы снова с нами. Вы способны на большее, чем Венис или любой из присутствующих. Обещайте, что, если я отправлюсь, так сказать, в мир иной, вы доведете это дело до конца.
Сент-Клер посмотрел на лист бумаги, который все еще держал в руке, на имя, написанное в верхнем левом углу.
— Он пытался вас уничтожить. Однажды это ему почти удалось. Я доведу начатое нами дело до конца.
— Нет-нет, только не поэтому, — сказал Генезис твердо, и в его голосе прозвучало неодобрение. — Наши действия не могут быть продиктованы злобой или местью. Это недопустимо. Мы никогда не должны руководствоваться такими чувствами.
— Одних и тех же целей иногда добиваются по разным причинам, так же как одинаковое поведение диктуется различными моральными принципами. Я просто констатирую, что в нашем случае имеет место именно такое совпадение. Главное, конечно, то, что этот человек опасен.
Мунро Сент-Клер еще раз посмотрел на лист бумаги. В верхнем левом углу было напечатано: «Джон Эдгар Гувер». Он смял бумагу и швырнул ее в огонь.
Волны нежно ласкали лежащего на мокром песке у самой воды Питера Ченселора. Серые краски на небе постепенно исчезали, на смену им появлялись голубые. В Малибу пришел рассвет.
Опершись локтями о песок, Питер сел. Ужасно ныла шея, да еще эта пульсирующая боль в висках. Вчера вечером он здорово набрался. И позавчера тоже, черт возьми!
Ченселор рассеянно взглянул на ставший таким привычным шрам. Начинаясь высоко на левом бедре, он, изгибаясь, тянулся к коленной чашечке и по икре шел дальше вниз. Казалось, на смуглое от загара тело наложили белый, туго сплетенный шнурок. Дотрагиваясь до шрама, Ченселор все еще чувствовал боль. Хорошо, хоть ногу удалось спасти. После сложных операций Питер ходил уже почти свободно, правда, временами появлялось ощущение какой-то одеревенелости.
Хуже обстояло дело с левым плечом. Мучила постоянная, лишь изредка притуплявшаяся боль. Врачи определили разрыв множества связок и сухожилий. И срастались они чрезвычайно медленно.