И всё-таки в душе она верит, что без истории нет идентичности, и поэтому не может полностью понять ни отсутствие у своих детей интереса к собственному прошлому, ни их преданность культу счастья. Их мир – мир без войны, сказала она, но это также и мир без памяти. Они прощают так легко, будто ничто не имеет значения. Они добры к своим собственным детям, сказал она, добрее, чем когда-либо было наше поколение, и всё-таки их жизнь кажется мне лишенной красоты. Она умолкла и медленно моргнула.
Где-то лет пятнадцать назад, продолжила она, когда наш младший ребенок уехал из дома, мы с мужем заговорили о разводе, и, несмотря на то что мы оба хотели быть свободными, в конце концов мы оказались не готовы провести наших детей через боль крушения знакомого им мира. Мы оба признались друг другу в том, как себя ощущаем, и это казалось достаточным, поэтому мы продолжили жить более или менее как раньше, сказала она, за исключением этого признания. Муж занимается имением, потому что так он чувствует себя полезным и нужным, а я беру на себя административные вопросы и выполняю разные общественные функции, которые проистекают из моего интереса к искусству. Мы очень мало говорим друг с другом, сказала она, и, поскольку наш дом очень большой, можем не видеть друг друга несколько дней. У нас бывает много гостей, сказала она, так как имение находится в красивом пригороде, а у меня много друзей-писателей, которые считают это место идеальным для работы, и, возможно, приглашая их, я намеренно стараюсь сделать так, чтобы в доме всегда была компания и мы с мужем редко оставались вдвоем. К нам приезжают дети и внуки, сказала она, всегда с кучей разных пластмассовых вещей, особой едой и электронными играми, и они никогда не замечают в нас никаких изменений, хотя того, что было между нами прежде, уже не существует. Я задаюсь вопросом, сказала она, не навредили ли мы им, избавив от боли, которая могла бы хоть как-то вернуть их к жизни, но в то же время понимаю, что это не может быть правдой и что только моя собственная вера в ценность страданий заставляет меня думать так. Я из тех, кто считает, что искусство без страдания невозможно, сказала она, и у меня нет сомнений, что, в частности, моя любовь к литературе обусловлена желанием утвердиться в этой вере. Иногда, сказала она, когда я просыпаюсь рано утром, мне нравится пройтись по нашему имению, потому что это убеждает меня в том, что я приняла правильные решения. Особенно по утрам в начале лета, сказала она, когда солнце поднимается сквозь туман, в этом есть красота, которую невозможно выразить словами. Это всё еще самая большая радость, сказала она, но в таких восходах есть и своя жестокость, потому что в особенно красивые дни они вселяют в меня иллюзию, что у меня могли бы быть и другие радости, еще больше, если бы жребием мне не выпала эта. Ее тонкие губы расплылись в улыбке. Может быть, в этом всё и дело, сказала она, что только когда бежать уже слишком поздно, мы видим, что всё время были свободны.