Напротив нас за стол сели двое мужчин, и один из них вмешался, чтобы спросить, правильно ли он понял, что мой сосед собирается завтра освещать финал кубка, и если да, то какой исход, по его мнению, вероятен. Мой сосед медленно и старательно поправил салфетку, заткнутую за воротник рубашки, и с мрачным выражением начал терпеливо давать длинный и, по-видимому, неутешительный ответ, смысл которого был в том, что результат не оправдает их надежд. За этим последовало бурное обсуждение, во время которого в ресторан зашла София и, увидев свободное место возле меня, подошла и села. В тот же самый момент Луиш, который вошел вслед за ней, широким шагом направился к другому концу стола, но обогнул его и сел один за маленький столик в самом дальнем углу ресторана. София разочарованно вздохнула и, встав, сказала, что пойдет и выяснит, почему Луиш так хочет сидеть в одиночестве. Она вернулась через несколько минут и с сожалением взяла свою сумку, сказав, что раз уж он отказывается пересаживаться, ей придется составить ему компанию, так как она чувствует, что оставлять его одного будет неправильно. Мой сосед внезапно прервал разговор, чтобы сказать ей, что это нелепая затея. Что вы делаете, спросил он, снова поправляя салфетку, заткнутую за воротник рубашки, и смотря на нее маленькими, круглыми, любопытными глазами, зачем гоняться за ним по всему ресторану? Если Луиш хочет побыть один, его надо оставить в покое, а если нет, то пусть он присоединится к остальным. София в ответ слегка нахмурила брови, затем ушла, легко ступая в своих сапогах на высоком каблуке, и через несколько минут притащила Луиша, на лице которого было воинственное выражение.
– Мы не допустим такого депрессивного поведения, – сказала она ему, переливчато смеясь. – Ты останешься на земле живых.
Луиш сел с выражением неприкрытого раздражения и сразу же присоединился к мужчинам, которые обсуждали футбол, а София повернулась ко мне и робко сказала мне на ухо, что хоть она и понимает, что Луиш может произвести впечатление заносчивого человека, на самом деле успех для него болезнен и он сильно страдает от чувства вины, а также от чрезмерного внимания публики.
– Это нетипично для здешних мужчин, – сказала она, – да и, возможно, для мужчин вообще, но он честно рассказал о своей жизни. Он написал о своей семье и родителях, о доме своего детства так, что всё это абсолютно узнаваемо, и, так как это маленькая страна, он переживает, что использовал их всех или скомпрометировал, хотя, конечно, читатели в других частях мира видят только честность. Хотя, конечно, будь на его месте женщина, – сказала она, доверительно наклоняясь к моему уху, – ее бы презирали за эту честность, или, по крайней мере, никому не было бы до нее дела.