— Гранаты!! — заорал он так, что у меня дыбом встали волосы.
Я снова кинулся к нише и лихорадочно стал подавать гранаты. Чулков выхватывал их у меня из рук и сразу же швырял вперед. Я успел бросить только одну гранату, когда Чулков снова припал к пулемету.
Перед нашим окопом валились какие-то черные фигуры, вспыхивали огоньки разрывов, шуршали осколки, летели комья мерзлой земли и поднималась снежная пыль, перемешанная с землей.
Оставались еще две гранаты. Одна была у меня в руках, а другая лежала в нише. Вдруг кто-то спрыгнул сзади в окоп. Рука с зажатой гранатой невольно поднялась вверх, по телу пробежала мелкая дрожь от испуга. Еще мгновение — и пальцы бы разжались, но чья-то сильная рука ухватила мою руку и прижала к брустверу.
— Своих не узнаешь?
Я не сразу узнал изменившегося в ярости комбата, но страшно обрадовался, когда он тут же застрочил из своего автомата. Немцы рассеялись и куда-то пропали, откатились. По стрельбе можно было определить, что критический момент прошел. Перед окопом валялись трупы гитлеровцев. Но справа и слева наши стрелки не прекращали огонь. Оборона жила.
Я снова начал выбираться из окопа, чтобы ползти к воронке, где лежал боец.
— Ты куда? — окликнул меня комбат.
— Раненого перевязать.
— Давай.
Боец лежал без движения, уткнувшись лицом в мерзлую землю, а я склонился над ним в растерянности на коленях.
— Ты что там, богу молишься? — закричал мне Чулков. — Подставляй голову фрицу! Она у тебя не одна!
Впервые я так близко видел убитого и не знал, что же мне с ним делать.
После грозного напоминания Чулкова — возвращаться в окоп — я очнулся. Перекинулся через бруствер и, вздохнув, стал набивать опустевшие диски, выгребая из ящика последние патроны.
Передышка оказалась недолгой. Опять усиливался огонь по нашей обороне. Потом из леса выползли танки, а за ними побежали автоматчики. Все начиналось сначала.
Казалось, что немцы и на этот раз бросили на наши окопы все, чем они располагали, чтобы стереть нас с лица земли. Но роты, отбивая атаку, не дрогнули. В самый напряженный момент над нашими головами и позади нас, над селом, закружились фашистские самолеты. Их было много. Чулков обычно считал стервятников, а теперь только взглянул на них, выругался и показал мне рукой, куда надо смотреть, — на поле, впереди окопов. Все вокруг грохотало, тряслось от разрывов бомб. Казалось, что после такой обработки нашей обороны в живых останется мало. А тот, кто уцелеет, вряд ли сможет оказать какое-либо сопротивление. Но наш узкий глубокий окоп, выдолбленный в мерзлой земле по проекту Чулкова, оказался неуязвимым и помогал нам не только выжить, но и выстоять. После бомбежки окоп совсем затерялся среди воронок, и теперь с той стороны его было трудно отыскать на пригорке даже в бинокль. Это было нам на руку.