— В такую рань фрицы не полетят, — успокаивал себя шофер. Но будучи, видимо, не совсем уверенным в своих предположениях, оглянулся: — Как думаете?
Я пожал плечами и посмотрел еще раз в небо. День выдался пасмурным, неприветливым. Редкие снежинки разлетались в стороны перед ветровым стеклом. Дорога извивалась по реке. Километра два справа и слева тянулись крутые берега, покрытые зарослями кустарников и глубоким снегом.
— Сидишь вот так и ничего не слышишь, — рассуждал шофер. — Не знаю, как вы, а я все время в напряжении, пока сижу в кабине. Раз как-то смотрю — справа и слева разрывы, а в кабине ничего не слышно — мотор тарахтит. Что делать? Куда рулить? Как в том анекдоте, собрал, значит, старшина шоферов и стал давать им вводные:
— Самолет справа, что вы делаете?
— Влево руля, — отвечает ему шофер.
— Самолет слева…
— Вправо руля.
— Самолет сзади?..
— Показываю левый поворот, а сам рулю вправо.
После анекдота шофер, посматривая в небо, еще что-то говорил, рассуждая вслух, но я его уже плохо слушал. Машина бежала теперь по ровной ледяной дороге, как по асфальту. И я, намаявшись, клевал носом. Проснулся от звона разбитого стекла. Лицо сразу обдало колючим, морозным ветром.
Машина завиляла. Шофер повалился на руль, опустил руки. Я попытался удержать машину на дороге, ухватившись обеими руками за руль, но из этого ничего не вышло. Полуторка развернулась, загородив дорогу всем, кто ехал за нами, и сразу же заглох мотор. Где-то над головой завывали самолеты, трещали короткими очередями пулеметы.
Шофер был убит. Пуля попала ему в голову. По его белому полушубку стекала струйкой кровь. Потрогав еще раз шофера, навалившегося на руль, я выскочил из кабины.
— Что там? — спросил шофер с другой машины.
— Убит.
— Опять заходят, — сказал он, запрокинув голову назад. Бросился к своей машине, включил мотор и попытался объехать нашу полуторку на своем ЗИСе, но машина сразу же забуксовала в снегу и теперь закупорила дорогу окончательно. Позади остановилось еще несколько автомашин. Кто-то упорно сигналил, кто-то ругался…
«Юнкерсы» выстроились один за другим и с воем падали в пике на автомашины, которые сверху хорошо виднелись на снегу. По самолетам никто не стрелял. Шоферы и все, кто ехал в кузовах и кабинах, забрались под машины или бежали к берегу. У меня тоже сначала мелькнула мысль забраться под свою полуторку, но я тут же передумал и побежал к берегу. Уже где-то рвались первые бомбы, а я все бежал. Глухие разрывы приближались.
Я упал в глубокий пушистый снег на ветки лозняка, которые летом наверняка купались в воде. Содрогалась от разрывов земля, трещал лед, что-то валилось вокруг меня, глухо падало в снег. Я поднял голову и увидел, что сверху летят какие-то черные комья и вырванные с корнем кусты. На реке виднелись провалы и черные полыньи. Полуторка все еще стояла. И вдруг — резкий удар по голове. Из глаз пучками посыпались искры. Я, словно во сне, куда-то провалился, все куда-то поплыло, растворилось в дымке… Очнулся оттого, что мои ноги лежали в ледяной воде. В ушах стоял звон, голова была тяжелой. Я прислушивался, но ничего не слышал. Попытался подтянуться, ухватившись за ветки кустарника, но руки не слушались, голова плохо держалась, а под ногами не находил опоры. Я все отчетливее понимал свое положение.