(АЖ) Художники, которым вы помогли стать известными, прекрасно устроились на Западе…
(ДВ) Как ни странно, с тремя художниками, которых я сделала знаменитыми, мы остались друзьями. Обычно, те, кого вы открыли, очень быстро от вас уходят. Но эти трое сохранили глубокую признательность ко мне. Я в своей жизни сделала массу вещей, никоим образом не рассчитывая на благодарность. Но в данном случае тесные связи сохранились, мы остались близкими друзьями. С тех пор прошло тридцать лет, но наша дружба не распалась, и я продолжаю их выставлять. Но, разумеется, каждый жил своей жизнью. Знаете, это очень редкая вещь. Одни находят – другие сохраняют, в мире искусства это так. Находит ищущий. А пользуется этим человек другой профессии, это не всегда совместимо. Каждый должен жить своей жизнью, каждый должен найти свой путь.
(АЖ) Таким образом, когда вы устраиваете в Фонде большую ретроспективу Булатова, вы собираете его работы со всего мира и выставляете их вместе со своими?
(ДВ) Да, мы свозим произведения со всего мира, отовсюду, где есть коллекционеры или музеи.
(АЖ) Но удается ли в этом случае быть объективной? Возможно, хочется выгоднее представить свое собственное собрание.
(ДВ) В принципе я объективна и не сентиментальна. Не привязываюсь к конкретным картинам, я привязываюсь только к качеству. Это как в музыке. Есть люди с абсолютным слухом, а у меня – абсолютный глаз. Моя память хранит многое. Я не очень хорошо запоминаю лица, но помню изображения. Я никогда не забывала произведение искусства – никогда! И знаю точно, где оно находится. Я и через пятьдесят лет могу описать его. Возможно, это такая профессиональная деформация.
(АЖ) В этом главное достоинство эксперта!
(ДВ) Ну, экспертом я стала по прошествии времени. Это не дается на старте.
(АЖ) Что в вас осталось от России в конечном счете?
(ДВ) Не так много. Мои воспоминания связаны с Парижем. Я – маленькая парижанка с улицы Монж. Я по-настоящему увидела Одессу впервые в 1959 году. Это очень красивый город, но у меня не сохранилось никаких конкретных воспоминаний со старых времен.
(АЖ) Тогда как вы начали петь по-русски?
(ДВ) Я вам говорила: когда я впервые отправилась в Россию, это было время возвращения первых узников ГУЛАГа. Нужно было видеть эти лица и поговорить с теми, кто соглашался говорить. Некоторые без какой бы то ни было вины провели от двенадцати до пятнадцати лет в заключении, в вечной мерзлоте. Я имею в виду политзаключенных. В каждой семье, которую я посещала, были люди, кто возвращался, и те, кто не вернется никогда. За столом мы пели. Я просила дать мне слова песен. Это были изумительные или ужасающие стихи. Пели только уголовники, политзаключенные пели редко. Например, среди этих поэтов Юз Алешковский сочинил три самые красивые песни с моего диска: «Песня о Сталине», «Окурочек» и «Лесбийская». Услышав их, я решила собрать эти выраженные в стихах осколки ужаса. Меня плотно контролировали при каждом моем возвращении в Европу: я не могла ничего вывозить. Так что мне пришлось выучить многие стихи и песни наизусть. А в Париже мы с французскими музыкантами работали два года, чтобы составить из этих песен пластинку. Она называлась «Песни сибирских заключенных», а потом стала «Песнями ГУЛАГа». Я коллекционировала песни, как я собирала произведения искусства. Привезла двадцать четыре песни и издала двенадцать из них.