(АЖ) Но это парадоксально. Когда ваши русские художники оказались на Западе, разве они не были вынуждены полностью измениться, поменять свою манеру?
(ДВ) Для них это очень непросто. Ведь это их основа основ: они настолько пропитаны своей былой борьбой, что им трудно бороться за новые идеалы. Кабаков с этим так и не расстался. Но, поскольку он гениален, его картины по-прежнему изумительны. Он нашел свой путь со своими полотнами. Возьмите пример Йозефа Бойса. Во время Второй мировой войны он был летчиком. Его самолет был сбит в далекой России. И подобравшие Бойса крестьяне, вместо того чтобы убить его, стали лечить и выходили теми средствами, которые у них были: салом и войлоком. В то время крестьяне еще носили валенки. Бойс пришел в себя – и навсегда остался во власти этих двух элементов: сала и войлока. И они сопровождают все его творчество. То же самое с Кабаковым: он остался в Советском Союзе, он продолжает бороться – всегда. В этом и заключается искусство – это то, что сидит в человеке, то, что он должен выразить.
(АЖ) Вы хотите сказать, что двое других изменятся?
(ДВ) Да нет! Из этих двоих лишь один претерпевает изменения. Янкилевский – конструктивист, но он остается непримиримым врагом советской системы. Намного большим европейцем стал Булатов. А Кабаков полностью остается под воздействием диктатуры. В сущности, все трое отмечены родимыми пятнами: их прошлый опыт был слишком серьезным, слишком глубоким. Это было бесчеловечно, и против этого нужно бороться.
(15)
Возвращение к фонтану «Времена года»
(АЖ) То, как складывалась ваша жизнь, в том числе галерейная жизнь, – не было ли все это предвосхищением того, чем позднее станет Фонд?
(ДВ) Пожалуй, да. В этом есть какая-то тайна, потому что я всегда оставляла себе самые изумительные картины или предметы, которые проходили через мои руки. Иногда я была вынуждена что-то продавать, но, как я вам говорила, я делала это скрепя сердце. Мне больше нравилось покупать, чем продавать. И я должна была хранить. «Зачем вы это храните?» – «Я же коллекционер!» И это было правильно. Благодаря этому я смогла открыть музей. Я горжусь тем, что хранила, любила и защищала произведения искусства, которые я приобретала по всему миру. Для собственного удовольствия и ради них самих – чтобы они могли жить дальше.
(АЖ) В сущности, я уже говорил в начале наших бесед: этот Фонд – своеобразный памятник вашему пройденному пути.
(ДВ) Но эта сторона проявилась намного позднее. Я не собиралась сама открывать музей. Я полагала, что что-то сделают власти и организация «Музеи Франции»! Но никто и пальцем не пошевелил, и мне пришлось действовать самой.