Болельщики тоже нехотя расходились, поднимая примятую траву. Сыпались приглашения на танцы.
Наконец-то стали вылетать из нор сонные комары, с припухшими глазами. Из окон столовой стучали посудой. Накрывали сытный ужин. Гречневая каша и тефтели с круглым рисом. Салат из старого редиса, похожего на дерево, лука и пожелтевшего огурца. Двойные толстые куски хлеба и сливовый кисель с комками. Николь сморщила носик. Вчера решила на ужин не ходить. Но только что все изменилось. Она посидит в душной столовой, провоняется зажаркой или подгорелым молоком. Она постарается не смотреть на дурацкие плакаты, типа «У нас, как водится повсюду – поел и убери посуду», на кое-как сервированные столы и слоновьи порции. На нарезанную желтую бумагу в грубых стаканах в качестве салфеток.
Она просто издали посмотрит на него, шелестя красивыми глазами. Понаблюдает, как он ест, низко наклонив голову, как смеется, немного стесняясь, с кем разговаривает. Определит его слабое место…
О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины,
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины…
С. Есенин
Вечер, как надувной шар, падал за горизонт. Георгий сидел на веранде, обвитой винным виноградом, и читал учебник по фармакологии. Кое-где солнце острым лучом пробило ягоды. Надорванные, они истекали слюной. Листья липы от жары вывернулись наизнанку. Так и висели навыворот. Перепачканные медом осы теснились под вечно не закрытым краном.
Со стороны танцплощадки уже пел Мулерман. Нарядные девушки в коротких юбках бежали, толкаясь феромонами. Поглядывали с интересом в его сторону подведенными черным глазами. Нежно краснели. Кто-то курил. Чайные розы, вдохнув дым, стали прогоркло пахнуть.
– Ты идешь на танцы? – в двух шагах стояли сильно надушенные друзья. Волосы аккуратно причесаны мокрой расческой.
– Не хочу, идите без меня.
Они потоптались для приличия, нетерпеливо поглядывая на часы. Не уговаривали.
Он сидел, закинув ногу на ногу, прижимаясь чистой кожей к джинсам. По остывшему дощатому полу ползали длинноногие муравьи, забиваясь спать в щели. После душа опять хотелось есть. Но потом забыл о еде, потому что было очень интересно понять, как действуют лекарственные средства на периферическую нервную систему. Он как раз разбирался в М-холинорецепторах и альфа– и бета-адренорецепторах.
За границами домика пахло праздником… Молодостью… Чувствами. На секунду, подняв голову от учебника, прислушался. Эдуард Хиль пел про опоздавшую электричку. Сглотнув, он снова опустил глаза, где как раз были Н1 и Н2 – гистаминовые, дофаминовые, серотониновые. Шептались страницы на своей терминологии. Георгий понимал этот медицинский язык лучше русского. И любил больше русского.