Рутенберг взглянул на стоящего рядом Андреева. Ему вспомнился один случай из жизни, который мог заинтересовать писателя.
— Давайте встретимся после завтрака. Возможно, у меня будет для Вас кое-что.
— Буду очень рад, Василий Фёдорович.
Они попрощались и Рутенберг, почувствовав лёгкий озноб, вернулся к себе в комнату.
На следующее утро перед завтраком он снова вышел на террасу и стоял заворожённый видом на море и бухту Марина Пиккола. Небо очистилось от облаков и лучи солнца, поднимавшегося с востока, преломляясь в толще воды, окрасили её чистейшими цветами аквамарина и лазури. В столовой уже сидели за столом Горький и Андреев, обсуждая готовящийся сборник. Возле них суетилась прислуга, черноокая девушка из ближнего посёлка, накрывая на стол.
— Доброе утро, Василий Фёдорович, как спалось? — спросил Алексей Максимович.
— Просто замечательно. Наверное, немного устал от дальней поездки. Как прилёг, так и провалился в царство Морфея.
— Я вижу, Вы не преминули полюбоваться нашим божественным пейзажем.
— Не скрою, я даже подумал вызвать сюда жену и детей.
— Знаете, дорогой Василий Фёдорович, своим здесь пребыванием я обязан жене. После поездки в Америку для сбора пожертвований для партии мы вернулись в Петербург. Едва закончил начатый в Америке роман «Мать», как у меня случилось обострение болезни лёгких. Мария тут же собрала меня, и мы приехали сюда. Здесь прекрасный климат.
— Чехов поселился в Ялте, но, бедняга, не сумел поправиться, — сказал Андреев. — Одолел его туберкулёз.
Появилась Мария Фёдоровна и, поприветствовав всех, села рядом с мужем. Прислуга поставила на стол большое блюдо с салатом, тарелки с пиццей и лазаньей, и столовая наполнилась приятным запахом специй и овощей.
— Я думаю, у революционеров всегда есть в запасе экстраординарные истории, с которыми сталкивает их судьба, — красноречиво намекнул Леонид Николаевич и призывно взглянул на Рутенберга.
— Ну, ты змей-искуситель! — догадался Горький. — От тебя, Леонид, невозможно спастись.
— Алексей Максимович, наши беседы обогащают нас знанием жизни и новыми идеями. Разве это плохо? Мы же писатели.
— Расскажи что-нибудь, Василий, — поддержала Андреева смущённого Леонида Николаевича.
— Ладно, — произнёс Рутенберг. — Если женщина просит. Несколько лет назад поздним вечером я обнаружил за собой слежку. Филеры неотвязно следовали за мной уже около часа. Заметая следы, я оказался в районе, мало мне знакомом. В тёмном переулке, воспользовавшись случаем, когда преследователи на минуту упустили меня из виду, я открыл дверь и оказался в зале, вокруг которого в юбках и коротких платьях на стульях, креслах и диванах сидели женщины. Тапёр в углу что-то наигрывал на пианино. Я понял, что убежище своё я по воле судьбы нашёл в публичном доме.