Две жизни Пинхаса Рутенберга (Азарэль) - страница 88

— Василий Фёдорович, всегда помни, что выгравировано на кольце царя Соломона, — сказал Горький.

— Я это никогда не забуду, Алексей Максимович. Конечно, всё проходит. Только нужно набраться терпения и что-то делать.

— Это правильно. За тебя, дорогой друг.

Все выпили, а Леонид Николаевич иронично произнёс:

— Василий, в твоём лице я потерял надёжного собутыльника и свидетеля революционных бурь.

— Я свою роль уже сыграл. Если я вернусь в Россию, меня ждёт виселица или каторга. Как говорится, «Мавр сделал своё дело, мавр может уйти».

— А знаете, откуда эта фраза? — спросил Горький.

— Это из драмы Фридриха Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе». Её произносит мавр, оказавшийся ненужным после того, как помог графу Фиеско поднять восстание против диктатора Генуи.

— Василий, ты же в Геную как раз и плывёшь, — засмеялась Мария Фёдоровна. — Прошу тебя, не поднимай там восстание.

— Для этого нужны деньги. Много денег. Поэтому я пока что буду просто зарабатывать.

— Верно, Василий Фёдорович, — поддержал его Горький. — Кроме того, революции в Европе давно уже прошли. Это Россия несколько задержалась.

Потом они погрузились в две повозки и поехали на пристань. Ветер с Тирренского моря крепчал и гнал волны. Бухтя паровыми машинами, причалило судёнышко. Рутенберг тепло попрощался с «двоюродной сестрой», Горьким и Андреевым и поднялся на борт. С кормы он ещё долго смотрел на них, машущих ему вслед. И на островок, подаривший ему несколько месяцев покоя и красоты.

Вечером по пути из Неаполя в Геную корабль зашёл в Ольбию. На берег Сардинии

спустилось десятка полтора курортников и поднялось на борт несколько пассажиров. Рутенберг стоял на палубе и смотрел на суету причала и прислушивался к возгласам темпераментных и горячих итальянцев. Несколько часов до этого он читал купленную в Неаполе перед посадкой газету, чтобы улучшить свой итальянский. Теперь, когда стало жизненно неизбежным устроиться на работу, он сознавал необходимость владения языком. Тепло второй половины мая обещало жаркое лето, и он с удовольствием вдыхал напоенный морской влагой и прохладой воздух. Когда корабль отчалил, вышел из бухты и развернулся на север, он пошёл к своей скамье на носу корабля и убаюканный мерным плеском волн за бортом погрузился в блаженный умиротворяющий сон.

Часов в восемь его разбудил приветственный гудок проходящего мимо судна. Рутенберг поднялся со скамьи и прошёлся по палубе, чтобы размяться после сна. Захотелось есть. Он направился в ресторан и заказал лазанью, печенье и кофе. С аппетитом поел, расплатился с официантом и вышел на палубу. Море распростёрлось вокруг на все четыре стороны, и лишь смутные очертания по правому борту говорили о приближении земли. Через три часа поднимающаяся на зелёные холмы Генуя открылась всей своей широкой панорамой, и вскоре корабль, уверенно маневрируя, вошёл в порт и причалил к одному из многочисленных пристаней.