; но я подумала, что так поступить невозможно… Никогда не забуду его взгляд и улыбку. От него исходил большой мир, он являл нам то, чем могут быть отцовство и Милосердие Отца, бесконечная любовь Христа, огонь Святого Духа. Я думала, как явно в нем присутствие Пресвятой Троицы – как в живой иконе, и иконе действенной».
Четырнадцатого марта отец Георгий отпевал нашу безвременно сгоревшую от рака подругу. Обращаясь к нам, стоявшим вокруг гроба, он подчеркивал, что Церковь – это единое собрание не только тех христиан, которые живут на земле, но и тех, души которых живут уже на Небесах, и как важно это единство для тех и для других, как важна наша молитва за усопших – и для усопших, и для нас. Оказалось, ему самому оставалось тогда приходить в родной храм лишь десять дней…
Когда отец Георгий заболел, когда стал известен его тяжелейший диагноз, эта боль всё ныла – ну что можно сделать для него?.. Слава Богу, еще появился этот ящичек в храме – «На лечение отца Георгия». Я не могла себе позволить пойти навестить его или что-то передать помимо этого ящичка – сколько из нас мечтало тогда о чем-то подобном. Но одну вещь я себе все-таки разрешила: когда на сайте храма появилось пасхальное письмо отца Георгия и стало понятно, что он по-прежнему пользуется электронной почтой, я послала для него один свой текст о Мандельштаме, который давно мечтала подарить ему на Пасху. Верилось, что текст будет ему в удовольствие, а не в нагрузку, потому что основная его тональность – «радость узнаванья» Божьего присутствия в мире и ощущение, что «счастливое небохранилище – раздвижной и прижизненный дом»[492], – так близки отцу Георгию. Он ответил уже на следующий день. К счастью, текст и вправду пришелся ему по душе. А дальше он написал: «Сейчас я тяжело болею и нигде не бываю, кроме моей больницы, но мне можно писать, поэтому жду новых текстов. Ваш Г.Ч.». И эти последние обращенные ко мне его слова – «жду новых текстов» – теперь, когда земной путь отца Георгия завершился, вдруг оказались не просто еще одним свидетельством его открытости и доброжелательности, но и призывом не лениться и противостоять вечным сомнениям, когда что-то пишешь («да нужно ли это кому» и проч.).
Помню, он как-то зимой зашел к нам в группу милосердия – очевидно, поджидал кого-то и не хотел подниматься к себе наверх. Мы заулыбались, пытались его угощать, но он отказался и просто посидел с нами. И помню тишину и радость этого присутствия. Ведь он уже столько доброго, светлого, глубокого успел подарить «каждому и каждой» из нас, что слова были не нужны. И хочется пожелать, чтобы радость от присутствия отца Георгия в нашей жизни – в жизни и тех, кто знал его, и тех, кто еще познакомится с ним благодаря его трудам и свидетельствам о нем, – не иссякала.