А отец говорил, что ему в те годы было странно видеть стихи Гумилёва напечатанными: он привык читать их в самиздатских машинописных сборниках или рукописных тетрадях… Что-то переписывал он сам или его друзья – совсем недавно старый отцовский друг и мой крестный, протоиерей Федор Веревкин, вспоминал, как в юности переписывал стихи Гумилёва, сидя в читальном зале Ленинки. Там же стихи этого замечательного поэта переписывала в общие тетради и Елена Александровна Яновская, с которой отец очень дружил, – и эти тетради, как и другие ее бумаги, после ее смерти хранились у нас дома. Целы они и ныне…
А потом я постепенно стал узнавать, что многие дорогие мне люди тоже очень любят стихи этого замечательного поэта. И это всегда удивительно прекрасно, это как пароль, позволяющий безошибочно узнать своего. «Любишь Гумилёва?» – «Да, очень люблю»…
* * *
Отец с детства любил нашу дачу в Отдыхе. Любил там работать – в Отдыхе всегда тихо и спокойно, любил велосипедные поездки по окрестностям (они заслуживают отдельного рассказа), любил гулять по поселку – иной раз поздним вечером или ночью. Во время таких прогулок можно было вести неспешный разговор. В Отдыхе у отца было еще одно увлечение: альпийская горка, собственноручно сооруженная им из камней, найденных на соседнем поле. Ныне оно застроено домами, а во времена моего детства его ежегодно распахивали и на нем попадались камни – иногда очень большие. Мы частенько туда наведывались: отец брал тачку, и мы отправлялись за камнями. В те годы альпийские горки еще не вошли в моду, поэтому прохожие обычно с удивлением смотрели на интеллигентного человека профессорского вида, катившего тачку с камнями. Иной раз отца спрашивали, для чего ему нужны камни. А однажды он нашел большой камень, лежавший возле проходящей через поле дороги, под насыпью. Отец с большим трудом вкатывал камень на насыпь, а я стоял наверху, у дороги (опасаясь за меня, он категорически запретил мне помогать ему) и слышал, как проходившие мимо люди, взглянув на отца, вспомнили миф о Сизифе. Когда отец вкатил камень наверх, я рассказал ему об этом. Он очень смеялся – и, конечно, камень этот стал именоваться Сизифом.
А потом, уже в начале 1990-х, Хрипанское поле стали застраивать. Мы продолжали наши вылазки за камнями – и однажды нашли большой черный отполированный камень. От него был отколот кусок – судя по всему, камень свалился с грузовика, не доехав до места назначения. Отец решил тоже поставить его на горку – в виде эдакого курьеза. И название ему он придумал самое что ни на есть курьезное – «могила неизвестного гэкачеписта». Когда неподалеку от нас поселился известный коммунист Илюхин, отец стал шутить, что ему можно будет заходить к нам на участок лишь раз в году – 19 августа, в годовщину путча, чтобы возложить венок к этому мемориалу…