Мы часто говорили о том, как донести до своих студентов (я тогда уже стала читать в семинарии) то, как жила Церковь, например, в советское время. И он тоже пытался им этот опыт передать. Отец Иоанн Гуайта говорил о том, что сейчас ностальгируют по Советскому Союзу. Да, ностальгируют. Но я считаю, и об этом мы тоже с отцом Георгием говорили, что очень важно сохранить память о том, как Церковь выживала в это время, как христиане выживали, как трудно было сохранить чистоту своих взаимоотношений с Церковью, когда тебе всё время говорили: «Ну, ты там верь, но ты скажи вот так-то…»
Он и о христианстве старался рассказывать не «вообще», а через конкретику. Потому он и от отца Александра Меня этот импульс получил, что должен стать священником, должен стать на место убиенного пастыря. Как в известном романе «Сила и слава»: когда последний священник уходит, вдруг кто-то звонит в дверь – и стоит на пороге новый священник[523]. То есть это не прекращается. И вот это называется традицией – то, что передается от человека к человеку. Это всегда подчеркивал отец Георгий. Потому он так ценил опыт отца Александра Меня, который действительно из традиции вышел: он крестился не просто в церкви непоминающих, а у священника, который был воспитан оптинскими старцами. Непоминающих опекал владыка Афанасий (Сахаров), человек весьма строгой традиции, при этом очень живой и тоже видящий свою паству, которой писал из тюрьмы: «Вам не надо бояться тюрьмы. Здесь всё понятно. Надо бояться мира, где всё так страшно и лукаво». Он утешал тех людей, которые жили в миру, за пределами такого страшного места, как тюрьма, которое Афанасий воспринимал как нормальное явление, потому что за Христа надо страдать.
Если отец Георгий и был человеком традиции, то именно живой традиции, которая не просто утверждает какие-то незыблемые истины, а несет живой свет Христов «от сердца к сердцу». Именно поэтому он пошел в больницу. Потому что одно дело – провозглашать христианство с высокой кафедры, а другое дело – помогать конкретным людям. Мне кажется, что как раз именно люди высокой культуры – а он был человеком высокой культуры, очень эрудированным, – могут пойти в такое место, куда, как отец Александр говорил, должен сойти Христос.
Поэтому мне кажется, что нам нужно еще осмыслить феномен отца Георгия с этой стороны. Помню, все его проповеди очень интересно строились. Он начинал с Евангелия, а потом приводил конкретные примеры: из живописи, из музыки, из кинематографа, то есть он всё время пытался насытить проповедь яркими наглядными примерами. Потому что культура – это тоже воплощенная вера, воплощенное понимание и поиск Бога; пусть даже люди искали что-то, не зная, что они ищут Самого Христа. Но Христос-то знал их и ждал. Поэтому отец Георгий всегда был против противопоставления христианской культуры культуре нехристианской. Я помню, как он был вдохновлен, когда приехал от отца Зинона, когда вдруг увидел человека, который тоже прошел довольно сложный путь узкого понимания традиции, но открылся всей мировой культуре, – он увидел в нем собрата.