— Дядюшка, — вдруг заговорил Евгений, — можете вы соблюсти мой секрет, ужасный для меня секрет?
— Помилуй, неужели ты сомневаешься во мне?
— Дядюшка! Вы можете мне помочь. Не то что помочь, спасти меня, — сказал Евгений. И мысль о том, что он откроет свою тайну дядюшке, которого он не уважал, мысль о том, что он покажется ему в самом невыгодном свете, унизится перед ним, была ему приятна. Он чувствовал себя мерзким, виноватым, и ему хотелось наказать себя.
— Говори, мой друг, ты знаешь, как я тебя полюбил, — заговорил дядюшка, видимо очень довольный и тем, что есть секрет, и что секрет постыдный, и что секрет этот ему сообщат, и что он может быть полезен.
— Прежде всего я должен сказать, что я мерзавец и негодяй, подлец, именно подлец.
— Ну, что ты, — надуваясь горлом, начал дядюшка.
— Да как же не мерзавец, когда я, Лизин муж, Лизин! — надо ведь знать ее чистоту, любовь, — когда я, ее муж, хочу изменить ей с бабой?
— То есть, отчего же ты хочешь? Ты не изменил ей?
— Да, то есть все равно, что изменил, потому что это не от меня зависело. Я готов был. Мне помешали, а то я теперь бы… теперь бы. Я не знаю, что бы я сделал.
— Но позволь, ты объясни мне…
— Ну, да вот. Когда я был холостым, я имел глупость войти в сношения с женщиной здесь, из нашей деревни. То есть, как я встречался с ней в лесу, в поле…
— И хорошенькая? — сказал дядюшка.
Евгений поморщился от этого вопроса, но ему так нужна была помощь внешняя, что он как будто не слышал его и продолжал:
— Ну, я думал, что это так, что я перерву, и все кончится. Я и перервал еще до женитьбы и почти год и не видал и не думал о ней — Евгению самому странно было себя слушать, слушать описание своего состояния, — потом вдруг, уж я не знаю отчего, — право, иногда веришь в привороты, — я увидал ее, и червь залез мне в сердце — гложет меня. Я ругаю себя, понимая весь ужас своего поступка, то есть того, который я всякую минуту могу сделать, и сам иду на это, и если не сделал, то только Бог меня спасал. Вчера я шел к ней, когда Лиза позвала меня.
— Как, в дождь?
— Да, я измучался, дядюшка, и решил открыться вам и просить вашей помощи.
— Да, разумеется, в своем именьи это нехорошо. Узнают. Я понимаю, что Лиза слаба, надо жалеть ее, но зачем в своем именьи?
Опять Евгений постарался не слыхать того, что говорил дядюшка, и приступил скорее к сущности дела.
— Да вы спасите меня от себя. Я вас вот о чем прошу. Нынче мне помешали случайно, но завтра, в другой раз, мне не помешают. И она знает теперь. Не пускайте меня одного.
— Да, положим, — сказал дядюшка. — Но неужели ты так влюблен?