— Знаю-знаю, поэтому же и приехал. Отец-наставник столько всего рассказал: я спать не мог, об одной только вашей крепости и думал. Полгода ждал, пока обоз в горы поедет. Дождался!
— Ученый человек, он все равно что безумец…
Кшиштоф решил не продолжать этот разговор ни о чем, он с удовольствием допил пиво; Томаш немедленно убрал пустую посуду и тут же поставил новую кружку.
— Ксендзом будешь, значит?
— Так точно, пан Томаш, буду.
— Знаешь, мы вот тут вдвоем с тобой в пустой корчме… В общем, я вот живу на свете, живу. Много зла сделал, и, наверное, сделаю еще немало, но вот яд греха в душе носить тяжело… Я ведь сам сюда вызвался, чтобы искупить… И тут тружусь, чтобы служилому люду жилось попроще, и руки еще могут! — Томаш схватил булаву и зловеще ею потряс. — Исповедь можешь устроить? Как положено, чтобы с молитвами и поклонами, чтобы с епитимьей…
— Я бы с радостью, пан Томаш… Да меня ж еще не рукоположили, не могу таинства проводить…
— Жаль, — ответил Томаш с искренней грустью. — Обидно… Жаль…
Кшиштоф хотел ответить что-то ободряющее, но замер; в животе расплескалась лужа ледяного кипятка, волосы тут же встали дыбом. Позади него из-под каменных плит раздавалось мелодичное «койт-уф-ирррь, койт-уф-иррь», будто бы диковинная помесь птицы и лягушки медленно торила себе дорогу наверх.
— А ну, отойди! — Гаркнул Томаш, сгоняя Кшиштофа с табурета. Толстяк чудовищно хромал, но весь его облик был настолько решительным, что сразу становилось ясно — человек знает свое дело. Томаш крепкою рукой схватился за стальное кольцо и с видимым усилием приподнял каменный блок. Из тьмы на него зыркнули светящиеся зеленые глаза. Койт-уф-ирррь!
— О курва! И сюда залезли, мать вашу растак…
Томаш ударил булавой, влажно хрустнуло. Что-то с воем полетело глубоко вниз, но спустя мгновение в темном проеме, слишком узком для того, чтобы существо могло протиснуться целиком, появилась рука. Тощая, с зеленоватой кожей. Кшиштоф мог поклясться, что ногти этого существа сделаны из древесной коры.
Рука слепо ощупывала пространство, пока не случилась встреча с карающей булавой; еще один уверенный тычок в темноту стальным навершием, еще одна тварь полетела вниз.
— Помоги мне, доходяга. С одной ногой не управлюсь!
Томаш пытался снять с балок объемистый бочонок, но деревянная нога не сгибалась; толстяк, безусловно — очень сильный человек, не мог ухватиться поудобнее.
— Да поторопись же ты, выкидыш суслика! Живее!
— А, да…
Койт-уф-ирррь! Койт-уф-ирррь! — звук был совсем близко. Кшиштоф встал позади бочонка и уперся спиной в холодную стену, толкая тяжесть на Томаша. Толстяк же потянул изо всех сил, и спустя мгновение тяжеленная штуковина уже с грохотом каталась по полу.