Я тоже, слава и благодарение Богу, здоров; поскольку моя работа теперь подошла к концу, у меня есть больше времени, чтобы писать, только мне ничего в голову не приходит, потому что все уже написал папа. Я ничего нового не знаю, кроме того, что в лотерее выпало 35, 59, 60, 61, 62, и значит, если бы мы поставили на эти числа, то выиграли бы, а так как мы вообще ничего не поставили, то не выиграли, не проиграли, а посмеялись над людьми[71].
Подросток Моцарт смеется над людьми, которые выигрывают или проигрывают. Этот жутковатый юмор, который становится все более заметным у него, явно тесно связан с ощущением, что жизнь проходит мимо, что он не может ни выиграть, ни проиграть, поскольку вообще не играет.
Годом раньше — вторая история того же типа, с которой можно встретиться в переписке. Она объясняет эту полускрытую безотрадность, эту странную форму «На самом деле ничего никогда не происходит»: Кстати, ты уже знаешь историю, которая здесь произошла? Я тебе расскажу. Сегодня мы вышли от Гр. Фирмиана, чтобы пойти домой, и когда мы пришли в наш переулок, мы открыли дверь нашего дома, и — как ты думаешь, что произошло? Мы вошли внутрь. Прощай, потаскушка моя. Целую тебя, моя печень, и остаюсь, как всегда, мой желудок, твой недостойный брат Вольфганг frater. Пожалуйста, пожалуйста, моя дорогая сестра, у меня зуд, почеши меня[72].
В этот период у Моцарта усилилась склонность дурачиться. Его сестра Наннерль в дразнящих, полных приязни письмах, которые они в юности писали друг другу, когда были в разлуке, часто называет его «Гансвурст»[73]. Он называет себя «шутом» или даже «бедным шутом». В самом деле, Моцарт неплохо вписывается в образ клоуна, классического паяца, который шутит перед публикой, в то время как его сердце болит оттого, что жена любит не его, а другого. Моцарт был сродни Петрушке, у которого Арап похищает возлюбленную, этакий лунный Пьеро (Pierrot lunaire).
30
Когда пытаешься составить представление о Моцарте, прежде всего сталкиваешься с противоречиями его личности. Он — создатель музыки, возвышенной, чистой и безупречной по своей природе. Она обладает в высшей степени катарсическим характером и, кажется, возвышается над всеми животными сторонами человека. Очевидно, что она свидетельствует о высокой способности к сублимации. Но в то же время Моцарт был способен на шутки, которые для ушей последующих поколений звучат чрезвычайно грубо. Насколько мы можем судить, они обыгрывали сексуальные темы, только когда были адресованы женщинам, с которыми Моцарт спал или хотел переспать. В остальных же случаях он своими шутками с наслаждением нарушал табу на слова, связанные с анальной, а иногда и с оральной зоной. В письмах Моцарта есть много соответствующих примеров; особенно печально известны в этом отношении «письма к кузине», которые Вольфганг писал в возрасте 21–22 лет