В то же время по структуре своей личности, особенно в том, что касается манер, он оставался в значительной степени человеком мелкобуржуазного круга («мелкобуржуазного» не в нашем смысле, а в том смысле, который придавался этому понятию во времена самого Моцарта), где приязнь или неприязнь к ближним выражали гораздо более непосредственно. Непридворный габитус Моцарта — его вид и поведение — парадоксальным образом сочетался с его творчеством, ориентированным на придворный канон. И этот парадокс, безусловно, в значительной степени способствовал его социальному неуспеху — равно как и посмертному триумфу его музыки.
31
Легко представить, что отношение Моцарта к женщинам в решающей степени определялось этим его существованием в двух социальных мирах. С одной стороны, он жил в самых близких отношениях с женщинами, такими как его мать, сестра и их подруги, среди которых грубые и телесные шутки — в известных пределах — безусловно разрешались и являлись частью нормальных эротических игр молодежи. Границы были строгими. Можно сомневаться, что в юношеском кругу общения Моцарта возникала мысль о добрачном сожительстве, не говоря уже о практике.
Когда сестра Моцарта вышла замуж, он послал ей на свадьбу небольшое серьезное стихотворение, в котором ясно и прямо говорит: «Теперь ты узнаешь многое, что до сих пор было наполовину скрыто от тебя. Возможно, не всегда всё будет проходить гладко. Мужчины иногда гневаются. Но помни: они правят днем, а женщины — ночью»[81].
Наряду с этим Моцарт с раннего возраста общался с женщинами совершенно иного типа — с представительницами придворной знати. Возникает вопрос, как могло бы пойти его развитие, если бы одна из опытных придворных дам взяла под покровительство этого мальчика-подростка, юного мужчину, и открыла ему доступ к такой связи, которой он в жизни так и не достиг. Такие связи были довольно распространены, как показывает пример Руссо. Но в случае с Моцартом этому противостоял двойной контроль — со стороны отца и со стороны совести. Моцарт всегда был очень чувствителен к тому, что можно назвать аурой женственности. Есть сведения, что он влюблялся в каждую из своих учениц[82]. Многие, если не большинство из них, особенно в венский период, происходили из дворянских кругов. Они были для него недосягаемы. Его вожделение, его желания по отношению к ним определенно шли в том направлении, которое мы называем «эротическим». Он мечтал о них, и не исключено, что отблеск их элегантности и очарования иногда проникал в его музыку — точно так же, как и отголоски печали по поводу их недосягаемости и негодования на собственную судьбу.