.
2
Теперь маленький мир зальцбургского двора забурлил по-настоящему. 10 мая Моцарт отправился к своему непосредственному начальнику, оберсткюхенмейстеру графу Арко, и вручил ему формальное письмо к архиепископу с просьбой дать ему отставку. Одновременно он хотел вернуть средства на обратную дорогу в Зальцбург, которые уже получил. Граф Арко отказался принять и письмо, и деньги. Вероятно, по согласованию с архиепископом он попытался отговорить строптивого молодого человека от его намерения. Он сказал, что Моцарт не может уйти со своего поста, не получив согласия отца; это его долг и обязанность. Моцарт ответил, что прекрасно знает, в чем заключается его долг перед отцом. Чтобы отвлечься, он пошел вечером в оперу, но все равно был крайне взволнован, весь дрожал и вынужден был покинуть театр в середине первого акта. На следующий день он также чувствовал себя больным; он остался в постели и пил тамариндовую воду, чтобы успокоиться.
12 мая Моцарт снова написал отцу и повторил, что твердо намерен навсегда оставить службу. После того как архиепископ так унизил его и запятнал его честь, писал он, у него нет другого выбора; отец же, если сын ему дорог, пусть лучше вообще ничего не говорит по поводу этой истории[93]. Через несколько часов он, очевидно, немного пришел в себя и отправил второе письмо вслед за первым. Теперь он пытался объяснить, что и при трезвом рассмотрении его решение было совершенно разумным. Тяжелое оскорбление, нанесенное ему, стало лишь последней каплей. Зальцбург не дает ему ничего, кроме тесноты; ни стимула, ни признания. А в Вене у него уже появилось много хороших и полезных связей. Его приглашают, оказывают ему всяческие почести и к тому же платят. Пусть отец не беспокоится ни о нем, ни о своем собственном положении. В самом деле, не может же архиепископ быть такой дрянью, чтобы лишить отца должности из-за того, что поссорился с сыном.
На этот счет Леопольд Моцарт имел сомнения. Для него ситуация действительно была крайне шаткой, и он действовал, как он это часто делал и раньше, с величайшей осмотрительностью, но поступки его были неоднозначны. Даже сегодня трудно определить, чем он больше руководствовался в своем поведении — заботой о будущем сына или о своем собственном. Во всяком случае, он настаивал на том, что честь его сына требует решения этого вопроса не в Вене, а в Зальцбурге. Поэтому пусть Вольфганг возвращается, что абсолютно необходимо, если он хочет выйти из этого дела достойно. В то же время он подозревал сына в том, что остаться в Вене тот желает в основном ради собственного удовольствия. Возобновление — в качестве жильца — связи с семьей Вебер, очевидно, вызвало у него глубокое недоверие — небезосновательное, как вскоре выяснилось. Воспоминание о том, что в Мангейме Моцарт без памяти влюбился в одну из дочерей этой семьи, осталось грузом на сердце Леопольда. Он знал, что есть еще две дочери, заподозрил неладное и использовал весь свой авторитет, чтобы вернуть мальчика в Зальцбург. Но при всем этом он, конечно, опасался и жестокой мести архиепископа в случае, если тот заметит хоть малейший признак поддержки непокорного Вольфганга, решившего уйти с придворной службы. Поэтому Леопольд не откладывая написал графу Арко письмо с заверениями в том, что он никоим образом не одобряет поступок сына, а, наоборот, требует от него немедленно вернуться в Зальцбург. Вольфгангу он написал то же самое и в том же тоне.