Надо было видеть каким «петухом» ходил тот петух, глядя на то, как я прихрамывая подхожу к хлеву. Ух, как он был горд и самодоволен. Еще бы — такого большого зверя подранил.
Все остальные птицы в курятнике, видя мой, чисто гастрономический, к ним интерес, меня ненавидели и жутко боялись. Я не считал нужным, что-то скрывать от них, поэтому рубка куриных голов, велась прямо напротив хлева. И население курятника, в этом плане, чем-то походило на жителей средневековых европейских городков, где на базарной площади то и дело проводились казни, испытывающих одновременно, и жуткий ужас перед увиденным, и непонятную тягу к созерцанию чужой смерти25. Недаром я всегда говорил, что в жизни нет ничего более жизнеутверждающего, чем чужие похороны.
Поэтому, стоило мне только войти в курятник, как все куры в нем резко умолкали. Кудахтанье и квочканье прекращалось. Петушки старались спрятаться за соседа или жались куда-нибудь в уголок. Видимо, каждый кур думал только об одном: «Я? или не Я?»… «сегодня? или потом?» Наверное о том же думали узники сталинских концлагерей, когда к ним в барак заваливались краснопогонники. Через некоторое время меня от этого стало коробить и я решил приумерить свои аппетиты, довольствуясь больше вегетарианской пищей, к тому же рассчитав, что населения курятника хватит мне всего лишь на месяц.
Так, понемногу, куры стали отходить от шока, вызванного моим появлением. Хотя не совсем — столбняк прошел, а недоверие — осталось. Они уже не замирали в смертельном испуге, но благоразумно держались от меня на максимально возможном расстоянии, даже, когда я рассыпал вкусный комбикорм. А особо одаренные старались сделать так, чтобы между ними и мной все время находился петух, начинавший бешено клекотать, как только я приближался к нему.
Я прожил уже больше месяца в Турках, а мне никак не представлялся случай, открывший бы мне всю глубину куриной тупости.
И вот я, в очередной раз, начал кормить кур. Все было как всегда — птицы жались около двери курятника, дожидаясь пока я закончу рассыпать корм, на полдороге стоял петух — как верный страж своего курячьего народа и только лишь одна, слишком проголодавшаяся курочка, решила насытится вперед других. Она двинулась вдоль штакетника и подкралась к зерну с противоположной петуху стороны, оказавшись между мною и калиткою.
Заметив ее, я, инстинктивно, как будто бы кормлю московских голубей, швырнул пригоршню комбикорма в ее сторону. Непростительная ошибка! Я забыл о том, что здешние куры меня дико боятся. Расценив мое движение отнюдь не за жест доброй воли, курица шарахнулась в сторону калитки, закудахтала, подпрыгнула, замахала крыльями и, подхваченная, непонятно откуда взявшимся, довольно сильным порывом ветра, перелетела через штакетник в огород, оставшись в полном одиночестве. Между ней и стаей, а в особенности, петухом стояла довольно высокая преграда.