Суфии (Шах) - страница 119

Несмотря на то, что Ибн аль-Араби любили все суфии и у него было очень много последователей среди самых разных людей, а его личную жизнь можно считать образцом высокой морали, он, несомненно, представлял собой угрозу формальному обществу. Подобно Газали, он обладал интеллектуальными способностями, намного превосходившими способности почти всех его обычных современников. Менее всего заботясь о том, чтобы с помощью своих дарований обеспечить себе высокое место в схоластической науке, Ибн аль-Араби, как и многие другие суфии, считал сильный интеллект лишь первой стадией на пути к чему-то несравненно большему. Если вы не встречали в жизни таких людей и не убеждались на деле в их скромности, такая точка зрения могла бы показаться верхом высокомерия.

Многие люди симпатизировали ему, но не осмеливались поддерживать, так как их деятельность проходила на внешнем плане, а Ибн аль-Араби работал на внутреннем. Сохранилось письменное свидетельство того что один уважаемый богослов заявил: «Я нисколько не сомневаюсь в том, что Мухиуддин (Ибн аль-Араби) отъявленный лжец. Он – глава еретиков и закоренелых суфиев». Однако великий теолог Камалудин Замлакани как-то воскликнул: «Сколь невежественны те, кто противостоит шейху Ибн аль-Араби. Его возвышенные рассуждения и драгоценные произведения слишком сложны для их понимания».

Приведем еще один известный случай. Как-то раз знаменитый учитель шейх Изедин ибн Абдесалам проводил с группой учеников занятия по религиозному праву. Во время дискуссии между собравшимися разгорелся спор по поводу того, кого следует считать лицемерными еретиками. Один из присутствующих процитировал в качестве яркого примера высказывания Ибн аль-Араби. Учитель не стал опровергать это утверждение. Позже, обедая с учителем, Салахуддин, ставший впоследствии шейхом ислама, спросил его, кто, по его мнению, является величайшим мудрецом века:

«“Что тебе до этого? Ешь!” – ответил учитель. Я понял, что он знает, перестал есть и стал заклинать его именем Бога назвать этого человека. Он улыбнулся и сказал: “Это шейх Мухиуддин Ибн аль-Араби”. Я был так потрясен этими словами, что на какое-то время лишился дара речи. Шейх спросил, что со мной происходит. Я сказал: “Я удивился потому, что только сегодня утром какой-то человек назвал его еретиком, и вы ничего не сказали ему на это, а теперь вы называете Ибн аль-Араби Столпом века, величайшим из людей и учителем мира”. “Но ведь это было на встрече с учеными-правоведами”, – ответил он».

Больше всего нареканий вызвал поистине удивительный сборник любовных песен Ибн аль-Араби, известный под названием «Толкователь желаний». Эти стихи столь возвышенны, многозначны и полны такими фантастическими образами, что их воздействие на читателя иначе как магическим не назовешь. Для суфия они олицетворяют собой плоды наивысших достижений в развитии человеческого сознания. Справедливости ради добавим, что Д. Б. Макдональд считает излияния Ибн аль-Араби «странной беспорядочной смесью теософии и метафизических парадоксов, во многом такой же, как теософия наших дней».