Хочется плюнуть в дуло «Авроры» (Алешковский) - страница 3

Другое дело, как звучит в лагере, например, слово "жид". В нем нет ничего оскорбительного, точно так же, как в словах "чучмек", "урюк", "хохол" или "лабас". Характер произнесения этих слов вполне инфантильный, а не зловредно шовинистический. Скажем, если произнести сто раз "жидовская морда", девальвируется само понятие, а оно должно быть "наполненным", "ценным".

КАКИЕ ЧИТАТЕЛИ, ТАКИЕ И ЛИТЕРАТОРЫ

- Как вы относитесь к рассуждениям о том, что за 70 лет советской власти, по сути дела, никакой литературы у нас не было?

- Я тоже был советским писателем. Рассказики, которые я писал для детей, с точки зрения ценителей нравственности, были порядочными произведениями. (Такая оценка меня всегда веселила.) В них я не лизал жопу режиму, развлекал детей, никаких социальных проблем не касался, и уже одно это определяло меня как советского писателя. Спросите почему? Да потому, что, зная трагическую правду, я не мог об этом писать, так как знал наперед: это не напечатают никогда. Но, с другой стороны, я кое-что тискал в ящик, не потому, что был совестливым человеком, а потому, что это было настоятельной потребностью моей художнической совести. Впрочем, все вели себя по-разному.

А о том, что власть породила себе подобных литераторов, лишенных чувства слова, говорено было не раз, а образцы такой литературы у всех на памяти. Но, между прочим, и масса, потреблявшая эти изделия, была вполне удовлетворена. И вот эти десятки миллионов людей, привыкшие к подобному эстетическому вареву, вдруг оказались, как принято нынче говорить, в пространстве газетенки "Еще", в пространстве нынешних постмодернистов. И эта растерянность - одна из составляющих критического отношения людей к нынешней действительности, к свободе.

МАТ - ПОДМОГА?

- Читать ваши вещи с плотно стиснутым ртом и сосредоточенным взором - признак явного нездоровья. Как признавался Марк Захаров, "Синенький скромный платочек" довел его до опасного гомерического хохота. Как бы вы определили природу своего смеха?

- Бессилен это сделать. Юмор остается загадкой для человечества, хотя определении его сколько угодно. Можно долго думать над такого рода проблемами, и лучше всего над страницами Достоевского, где вершина трагического замешана на таком юморе, что иногда становится страшно, как можно чувствовать позывы смеха в такой ситуации.

- Неотъемлемая часть ваших произведений, особенно ранних, ненормативная лексика, проще говоря, мат. Сегодня, похоже, мат захлестнул нас сверх всякой меры.

- Временами меня смущает мое сквернословие. Но это вжито с детства, это язык улицы, я его не выбирал, он мне навязан судьбой, жизнью. Более того, мое ухо вообще чувствительно к языковой стихии, это ухо литератора, и, например. живописуя судьбу карманника, лагерника, что ж я, сделаю его лексику стерильной? Да я себя тогда буду презирать как литератора.