К Сандерсу же прозвище прилепилось из-за его привычки вечно говорить: «Я тебе рога-то пообломаю». Да ещё прибавилась история с убитой женой и её полюбовником. Сокамерники подкалывали: «Рога-то сшибать с себя начал?» Так и стал Сандерс Кривым Рогом. Старый Джон познакомился с ними в тюрьме, где отбывал срок. Не то чтобы сдружились – они все одиночки, но друг друга признали. И бежать вместе решили, так сподручней. Всё равно им, кроме виселицы, ничего не светило. Харя разыграл приступ удушья, или, как его обычно называли, грудной жабы, а когда в камеру вошёл охранник, Кривой Рог взял его в заложники. Так и выбрались.
Охранника, конечно, порешили. Кто ж его отпускать будет? А потом и сами надумали расстаться, у каждого своя дорога. Только не получилось – занесла их нелёгкая в странное место. Там какой-то чудак объяснил, что, чтобы вернуться, надо дойти до радуги. Возвращаться никто особо желанием не горел – нет ни у кого из них дома. А вот радугой заинтересовались, тем более что чудак поведал байку про драконовы сокровища. А почему бы и нет? В этом месте всё может случиться. Так и отправились они в путь.
Много что было в дороге, но дошли все. И радугу увидели, а потом Харя и Кривой Рог повздорили из-за клада и убили друг друга. Второе «я» Старого Джона услужливо напомнило: «Ты же их и замочил, со своего обреза. Кривому Рогу в спину пальнул, а Харе снёс полголовы. Ещё смеялся, что у того прозвище удачное, как раз для такого случая».
«Не было ничего подобного! – разозлился Старый Джон. – Они сами виноваты».
Второй Джон противно захихикал.
В общем, радуга пропала, и до сокровищ Старый Джон не добрался. Но он не отчаивался – всё же пролил кровушку на пути, правда, не хватило её. Но ничего, дошли они, доберутся и другие. Его дело ждать. Рано или поздно какая-нибудь троица добредёт до радуги, а дальше он знает, что делать. Подранит одного из них, чтобы занять его место, а когда клад откроется, так и быть, отпустит восвояси.
Его второе «я» зашлось от хохота: «Ах ты, старый умник! Отпустит он, как же! Не смеши меня. Нужна кровь троих! И чтобы насмерть». Но Старый Джон отмахнулся от голоса в голове. Главное, именно ранить, а не убить, чтобы радуга не исчезла. Он несколько раз повторил это.
Время здесь тянулось непонятно. Иногда медленно, порой рывками, словно за день месяц пробегал. Иногда Старому Джону мнилось, что нет тут никакого времени. Точно он находится в сером ничто, в пустоте. И это пугало. Тогда Джон начинал громко разговаривать сам с собой, чтобы заполнить вакуум. Со стороны, если бы кто увидел, это было жуткое зрелище. Джон раскачивался, бормотал под нос разными голосами и жестикулировал. Порой настолько злился в споре, что начинал со всей силы бить себя по лицу и рвать волосы. Вот и сейчас правая половина лица наливалась синевой.