Из своего нынешнего возраста Соня понимала, что и слабые эмоции не оказывали на ее детские поступки сколько-нибудь заметного влияния. Чувства ее были подспудны, до поверхности жизни не докатывались даже их отзвуки, и поверхность эта оставалась безмятежной. Она ходила в школу, читала, гуляла с подружками во дворе дома в Подсосенском переулке, где прошло их с Женькой детство, потом круг прогулок расширился до размеров всего старого Центра – Москва находилась в той же глубине ее жизни, где и чувства…
У Жени, конечно, все было иначе. Даже во дворе, для Сони уютном, он вечно попадал в какие-нибудь опасные истории, из которых, правда, всегда выходил невредимым. То испытывал с друзьями взрывпакеты на пустыре за домом, то вся их компания зачем-то полезла на брандмауэр в Лялином переулке, стена под ними начала разваливаться, мальчишки попадали на асфальт, переломав кто ноги, кто руки, Женька же схватился на лету за какую-то скобу и, нащупав ногами выступ на стене, спустился вниз без травм, только ладони ободрал.
При этом ее брат не испытывал ни малейшей склонности к пустому риску, хотя потребность рисковать казалась Соне органичной для людей его склада. Личный опыт в том, что касалось мужчин, при ее образе жизни, правда, не был обширным, но книги довольно рано восполнили его и даже превысили. Все наблюдения над жизнью, сделанные Андреем Болконским, Джолионом Форсайтом или Жаном Вальжаном, создали ее представление о мире мужчин, и, как Соня со временем поняла, оно оказалось на удивление точным.
– Ты котенка завела? – спросил Женя. – Вроде никогда не хотела.
– И сейчас не хочу, и не завела, – ответила она. – Витька с первого этажа на неделю оставил. У него «Харлей», ты его не помнишь, наверное.
В Большом Козихинском они в детстве подолгу жили у бабушки Лизы, потому что родители работали в закрытом военном институте и часто бывали в командировках. Теперь брат приезжал сюда лишь от случая к случаю и только вещи его оставались здесь, потому что больше держать их было негде.
– Помню Витьку с «Харлеем», – сказал Женя. – На любителя котят не очень-то похож. Хотя такой гремлин мог ему понравиться, – добавил он, бросив взгляд на ушастого Бентли.
Когда, выйдя на пенсию, родители неожиданно продали квартиру в Подсосенском переулке и уехали на Алтай, чтобы разводить там в предгорьях лошадей, Соне с братом на двоих осталась бабушкина квартира. Как Соня ни уговаривала купить вместо нее две в каких-нибудь спальных районах, Женька отказывался. Говорил, что они с женой приходят домой только ночевать и им поэтому достаточно той, в которой они живут, главное, от работы не далеко. Но Соня понимала, что отказывается Женька не от избытка жиллощади, тем более не ему принадлежащей, и даже не от занятости своей. Вся его жизнь в самом деле проходила в больнице, особенно когда он стал заведующим реанимацией, но Сонина-то жизнь была связана с городом тысячами нитей, притом именно со старым Центром – с консерваторией, и с Театром на Малой Бронной, и с маленькой галереей «Роза Азора» у Никитских ворот… Брат просто не хотел эти ее нити разрывать, потому и отказывался делить бабушкино наследство.