Коля с ней был мало знаком, как и с Оксаной. Перед его глазами проявилась фотография с похорон, и знакомый силуэт Жени на ней. Олеся так яростно предлагала разделить с ней горе, что ничего не оставалось делать, как смотреть на эти фотографии. Между тем, при жизни сёстры были заклятыми врагами. Кажется, начинал припоминать Коля, речь шла о какой-то квартире, принадлежавшей Оксане, но явившейся яблоком раздора между двумя женщинами. После смерти Олеся стала жить в этой квартире, что как-то очень смутно навеивало мысль о том, что смерть сестры тоже была ей очень кстати, тем более в тот момент она рассталась с очередным мужем.
Олеся вряд ли что прояснит, потому что насквозь лжива и театрально-бездарна. А Женю — его знают все и не знает никто. Он просто всегда везде присутствует, как декорация, которая почему-то хочет ещё есть.
Надо остановиться, это невозможно. Надо прочесть, что в этой папке. Прямо сейчас. Коля свернул в какой-то бар в подвале и увидел свободный столик. Дрожащими руками стал развязывать тесёмку.
С мокрых волос капало, он откинул их резким движением, достал простую резинку из кармана и с каким-то остервенением сделал хвостик.
Афиши спектаклей, это всё понятно. Приглашения на стажировку… Да, я помню, они пришли в дикий восторг, эти французы… Его сразу пригласили на закрытый фестиваль памяти Айседоры Дункан.
Он тут же придумал зарисовку — шарф Айседоры. Он хотел развеять то ли миф, то ли факт, то ли устоявшуюся версию, что она была задушена собственным шарфом, вернее, сыграть два разных финала. В общем, его радость была такая взрывная, что он нас просто всех перецеловал — перекружил…
Вот фотографии со спектаклей, на которых мы завоевывали первые места…
— Молодой человек, вы что-нибудь заказывать собираетесь?
— Да-да, принесите пока пива, спасибо, — от неожиданности Коля уронил какой-то листок бумаги на пол.
Девушка-официантка постаралась изобразить любезную улыбку, хотя было понятно, что ей неприятен жалкий вид стареющего юноши с мокрыми волосами. Коля поднял листок с пола.
«Как страшно быть камнем, поросшим забытой травой.
Как страшно стремиться к свободе, зовущейся Смерть.
Но солнце восходит в рассветной тиши заревой,
И птица стремится крылом неизбежно задеть.
От взмаха крыла расступается чёрная твердь.
Я больше не камень в блестящей оправе оков.
Легко и воздушно, не страшно теперь умереть,
Отбросив всю бренность ненужных движений и слов».
Девушка что-то говорила, но Коля её не слушал. Все сильнее на него накатывало ощущение того, что Лёня знал о своей скорой кончине, поэтому стал отдаляться от людей в последнее время. Словно пытался обвить себя вакуумом и подумать обо всем, что с ним было и чем всё закончится.