Серёга злился. А она только пуще дразнилась. Серёга даже как-то её стукнул, да она изловчилась, схватила его за шею — и бух в сугроб!.. Сама она крепкая, лицо в веснушках, волосы огненно-рыжие, косичками топорщатся. В классе её побаивались.
Сегодня Сергей, поравнявшись с Говорковой, тронул её за руку и шепнул:
— Зишь, дело есть…
Зайдя за сарай, он распахнул пальто, дал Зинке и Кольке пощупать что-то железное и круглое во внутреннем кармане.
— Граната! — разом сообразили те.
— Догадливы вы, я смотрю, — процедил Серёга. — А может, догадаетесь, зачем я её раздобыл?.. То-то. Со старостой сегодня считаться пойдём!
Зина хлопнула в ладоши, а Коля покачал головой:
— Нас же, как котят, похватают!
— Дурья башка! Ты что ж, меня за Капустку-несмышлёныша принимаешь? Нет уж, в петлю я не собираюсь. У меня план что надо!.. Помните, как мы деда Митрофана на пасеке дразнили?
Года два назад ребята так подшутили. Осторожненько гвоздик в оконную раму Митрофанова домишки вбили, на нитке грузик подвесили и к тому грузу длинную нитку прицепили. И потянули её за собой в кусты. Дёрг-дёрг, в окошко стук-стук. Выбежит дед Митрофан — никого. Вернётся в дом, снова кто-то барабанит.
— Что, гранатой по раме тарахтеть будем? — не понял Колька.
— Раз трахнем — и всё! — засмеялся Серёга. — За бечёвку из кустов дёрг — и окно навылет… Мы же сами сегодня Готману шнапс носили. Значит, кто-то будет у него, перепьются, не поймут спьяну, кто да что. Понял теперь?
Зинка сдвинула брови — она так всегда делала, когда что-то обдумывала, — и, подняв лицо к Серёге, сказала:
— А ну рванули!..
Колька ничего не сказал, и от этого ему стало стыдно. Где-то в глубине души он чувствовал, ох как остро чувствовал, что Серёгин план — глупость. Но в то же время понимал и другое. Вот они с Серёгой просили Калачёва: «Возьмите с собой, мы тоже будем фашистов бить», а теперь получается, подвернулся случай показать себя, предателя проучить, и первым в сторону он, Колька Матрёнин. Какая тогда ему вера? Нет, он не трус. Уж если решили…
— Пошли, — произнёс Колька. — Только не спеши, осторожно надо, всё предусмотреть…
Друг за дружкой прокрались они через пролом в заборе. Теперь только двор пересечь и… Вдруг тень наперерез. И голос знакомый:
— Замри!
Калачёв! В ватнике, в ушанке стоит, палец к губам приложил…
Выбрались назад через пролом, присели за сугробами.
— Так… — протянул Калачёв. — Не вынесла душа поэта?
Колька зарделся: поэт — вроде он. Но ведь Максим Степанович не знает, что Колька пишет стихи. Нет, это он обо всей их компании. Затею их угадал, что ли?