Иными словами, отнесение сексуальности к «влечению к жизни» способствовало пониманию сексуальности как стремления к деторождению, как влечения к размножению. На более раннем этапе сексуальное влечение рассматривалось как глубоко разрушительная сила, и, хотя этот аспект предполагалось сохранить, на самом деле он был в значительной степени отщеплен: сексуальность, которая не является репродуктивной, как в случае инверсии (гомосексуализма) или перверсии, считается разрушительной. Репродуктивную сексуальность считают труднодостижимой, но она не является источником разрушения или «недовольства» в контексте цивилизации. Здесь все предельно понятно!
Клиническое наблюдение нарциссизма положило начало теоретическому сдвигу к объединению сексуальности и самосохранения в рамках «влечения к жизни». Без любви к себе не может быть никакого инстинкта выживания. Однако в формулировке влечения к жизни нарциссизм присоединил к себе инверсию и перверсию как необходимые для развития, но в конечном итоге разрушающие желательную репродуктивность, жизненные силы сексуальности – таким образом, мы приходим к «нарциссическим расстройствам». Проблема не в том, что эти сдвиги в понимании не могут быть описаны строго научно, а в том, что у нас больше нет теории, которая идет вразрез с идеологией, и поэтому развитие теории будет скорее аддитивным, чем творческим, а ее выводы корректирующими, а не радикальными, по крайней мере, в этой области.
Игнорирование сиблинговой проблематики способствовало тому, что сексуальность перешла из категории разрушительной силы в пространство влечения к жизни, где ей отводится репродуктивная роль. Помимо того, это препятствовало также развитию «влечения к самосохранению» как некой константы. Это произошло вследствие повышения роли фантазии над влечением, а затем путем выделения тех фантазий, которые определяют психическую жизнь как полностью родительскую. Фрейд утверждал, что если бы он остановился в своем анализе Волфсманна на том, что мальчик был соблазнен сестрой, он не смог бы настаивать на ведущей роли сексуальности и отвел бы эту роль адлерианским представлениям о стремлении к власти. Сексуальность заняла свое ведущее место, потому что Фрейд и его пациент смогли вернуться к критическому травмирующему наблюдению 18-месячного ребенка за сексуальным актом его родителей, «первосценой», что предшествовало эдипову комплексу. У сексуальности нет иного выхода, как только быть связанной с родительским и, таким образом, гетеросексуальным репродуктивным каналом: маленький Вольфсманн столкнулся с универсальной пугающей интерпретацией родительского секса как насилия отца над матерью и присвоения матерью исчезающего отцовского пениса. Поиски фантазий детей о первосцене продолжались; теория Мелани Кляйн опиралась на эти поиски.