– Я знаю, на что способна Межда, – тихо сказал он. – Она давно перестала для меня существовать.
– Это не мешает продолжать ей сеять вокруг себя ужас…
Изри беспомощно и зло посмотрел на Габриэля:
– И что? Ты хочешь, чтобы я прибил собственную мать?
– Я этого не говорил, – спокойно возразил Габриэль. – Просто считаю, ты должен знать правду. Всю правду.
– Как же по-ублюдски я выгляжу в твоих глазах, а! – бросил Изри, вставая.
Он закурил, и Габриэль выдавил улыбку.
– Мы не выбираем родителей, – напомнил он.
– Но друзей-то выбираем, так? Я ведь сам выбрал Грега, чтобы он присматривал за Тамой, если меня когда-нибудь прижмут легавые.
– Ты совершил ошибку. С кем не бывает.
– «Ошибку»? Ты называешь это «ошибкой»?!
Габриэль поставил кофе на журнальный столик, и Изри снова сел в кресло.
– Как я мог быть таким слепым? – прошептал он. – Как я мог быть таким дураком… Я считал Грега трусом, слабаком…
– Чтобы делать то, что он делал с Тамой, надо и правда быть слабаком. В остальном эта сволочь, пожалуй, – отличный актер, – сказал Габриэль.
– Самый лучший, это верно. Но скоро он сдохнет.
– Вот-вот, давай об этом. Я бы не хотел убивать его здесь.
– Есть идеи?
– Допивай свой кофе. А потом сходим, пожелаем ему доброго утра, – ответил Габриэль, страшно оскалившись.
* * *
Вместе с Габриэлем Изри вошел в конюшню. Сначала он увидел в стойлах двух великолепных лошадей, а затем проследовал за хозяином дальше. Габриэль открыл перед ним дверь и отступил, чтобы впустить молодого человека внутрь.
Изри застыл, когда его полный ненависти взгляд упал на Грега. Тот, кого он считал своим братом, был почти голым и тщетно пытался укутаться в старый плед, едва прикрывавший его плечи. Увидев мужчин, Грег застыл.
– Не хотел, чтобы этот мерзавец замерз насмерть, – цинично уточнил Габриэль. – Слишком уж хорошая смерть.
Изри разглядывал того, кто был когда-то его другом, едва узнавая. Лицо Грега распухло от побоев, один глаз совсем не открывался, верхняя губа была разбита. Жуткий шрам рассекал его лицо надвое. Работа Тамы, подумал Изри.
Раздробленные лодыжки и голени Грега почернели от гематом. Один из переломов был открытым, из плоти торчала кость. Левая рука висела плетью и казалась длиннее из-за полностью раздавленной кисти. На его безволосой груди лезвием были глубоко вырезаны слова.
Трус.
Насильник.
При виде этого ужасного зрелища Изри попытался изобразить равнодушие. Но, даже ненавидя Грега больше, чем кого-либо на свете, он не мог не почувствовать секундную жалость к нему. Он глубоко вдохнул, позволив ненависти вернуться. Стоя перед Грегом, вытянувшись во весь свой рост, он неотрывно смотрел на него.