— Теперь поднимите руки, кто против, — сказала Марина Климовна и подняла руку первой.
Голосов «за» неожиданно оказалось на один больше. Марина Климовна недовольно закатила глаза и вздохнула. Видимо, ей совершенно не хотелось заниматься этим делом дольше.
— Большинство голосов за тебя, Крамской, — сказала она. — Ну что ж, через неделю в таком случае, ждем тебя с объяснениями. Можешь идти, Крамской. До свидания, Анна Сергеевна.
Педагогиня встала со своего места и направилась к двери, не удостоив меня даже взгляда. Потом она остановилась у питьевого фонтанчика, смочила губы в струе воды, открыла папку, которую несла подмышкой и сделала вид, что внимательно изучает ее содержимое. Всем своим видом показывая, что не замечает, что я рядом.
Думаю, она намекала, чтобы я шел по своим делам, общение со мной она поддерживать не собирается. Но у меня были другие планы на этот счет. Я стоял в шаге от нее и, не отрываясь, смотрел ей в лицо.
— Что тебе нужно, Крамской? — в конце концов не выдержала она.
— Анна Сергеевна, вы ведь точно знаете, что я этого не делал, — сказал я. — Мне это совершенно незачем, кроме того, вы же слышали того парня, вожатого. Я все время сидел в заднем ряду рядом с Прохоровым...
— Крамской, не забивай мне голову своей ерундой, — отмахнулась Анна Сергеевна. — Поверь, мне и без тебя есть, чем заняться...
— Ерундой? — я закашлялся, маскируя смешок. Но продолжать со мной разговор педагогиня не стала. Захлопнула папку и быстрым шагом направилась к отряду.
Мы подошли к корпусу почти одновременно — второй отряд возвращался с речки. Ребята были мокрые, веселые и с полотенцами. Меня даже слегка кольнуло досадой. Пока они там плюхались в воде, я стоял посреди Ленинской комнаты и выслушивал в свой адрес всякие дурацкие обвинения.
— Анна Сергеевна, что решили насчет Крамского? — к педагогине подскочила Коровина.
— Иди переодеваться, Коровина, — отмахнулась Анна Сергеевна и поднялась на крыльцо.
— Жарко, не простыну! — не отставала настырная блондинка. — Ну правда, расскажите! В конце концов, это нас всех касается!
— У Самцовой спросите, она должна скоро вернуться, — сказала педагогиня и быстро скрылась в своей комнате.
Некоторые бросали на меня косые взгляды, но большинство вело себя так, будто меня не существует. Ну да, бойкот же, все дела...
Я устроился на скамейке, в кружевной тени сосен. Хорошо, неделю я выиграл, теперь осталось распутать это дело и выяснить, кто это из моих товарищей оказался мне совсем не товарищем, а вовсе даже наоборот. Вариантов было два — или виновный хотел отвести от себя подозрения и пустить их по ложному следу, и поэтому выбрал ближайшую к двери кровать и сунул туда оставшиеся серные шашки. Или кто-то захотел насолить лично мне, потому что даже если ты поджигал шашки в клубе, то нет совершенно никакой необходимости хранить оставшиеся. Можно их или просто выкинуть, или спрятать в каком-нибудь из заброшенных корпусов на окраине лагеря, и никто ничего не докажет. Интересно, почему Прохоров так странно себя повел? Он все представление держал меня рядом с собой и втирал за «политику партии» и соседние отряды. А когда вдруг случился этот обыск, моментально объявил бойкот, а про наш разговор даже и не вспомнил. Хм. Точно. Прохоров.